Иван Берладник. Изгой
Шрифт:
– Прости, отче, что заставил ждать!
– коротко бросил Юрий, входя в палату.
– Но советники мои зело упрямы. Будто и не слуги они мне, а лютые вороги!
– У дурного хозяина всегда псы злые, - молвил Анания.
– Ты это про что, отче?
– насторожился Юрий.
– Аль меня хулишь?
– Хулить князя - не моё дело. Мы - слуги Божьи. Наше дело - обо всей Руси молиться, а мирские дела между мирянами пускай решаются, - смиренно ответил Анания.
– Однако же приставлены мы быть пастырями душ человеческих, дабы оберегать их от соблазнов и пороков. Слово Божье пороки врачует, как лекарь врачует раны телесные.
–
– угадал Юрий.
– Неведомо мне, что у тебя на сердце, - снова уклонился от ответа игумен.
– А только по делам и награды бывают. Сказать ли тебе притчу?
– Не надо, - отмахнулся Юрий.
– Прежде наслушался. Ежели имеешь что против меня - скажи. Ты Божий человек, про твою святость молва идёт. Так говори без страха.
Анания улыбнулся - падок был старый игумен на лесть.
– Не диво мне, что бояре, кои должны быть верными слугами твоими, от тебя отворотиться готовы, - заговорил он.
– Тяжко быть верным, когда ведаешь наверняка, что за верность тебе не награды, а лютая смерть дожидается.
– Я, если и казнил кого, так не в Киеве.
– Но из Киева верного слугу твоего отдаёшь врагам на растерзание!
– О ком ты?
– Служил тебе Иван Ростиславов сын, прозываемый Берладником?
– Служил, - кивнул Юрий, начиная понимать, куда клонит игумен.
– Служил он тебе много лет, служил верно и крамолы не ковал. Довольствовался тем, что получал от щедрот твоих. По рождению он князь, хоть и изгой и в родстве с Галицким князем, за коим дочь твоя. А значит, и тебе родственник. Ты же родню свою дальнюю не пощадил и верного слугу своего, который тебе крест целовал, в цепи заковал и не просто в нужде держишь, а на смерть отдаёшь! Как можно такое вершить? Ведь ты - отец всем! За всех в ответе! И сей грех клятвопреступления, коли выдашь князя Ивана, ляжет на тебя тяжким бременем!
Юрий молча, пригнув голову и сопя, как бык, слушал.
– Дивно мне слышать от тебя, отче, слова сии, - только и вымолвил он.
– И мне дивно, ибо боюсь за душу твою, княже. Ибо ежели перед смертью взмолится князь Иван о тебе, то мольба невинно убиенного достигнет престола Всевышнего, и не скроешься ты от возмездия. О тебе пекусь, княже. Не даю тебе греха совершить, за который не токмо тебе, но как бы и детям, и внукам твоим расплачиваться не пришлось.
У Юрия было шестеро сыновей, подрастали и внуки - трое Андреевичей да двое Ростиславичей. Дочь Ольга в замужестве уже родила Ярославу Галицкому сына… Тому самому Ярославу…
– Добро, - молвил Юрий.
– Ступай, отче. То моё дело, мне за него и ответ держать!
Теряясь в догадках, терзаясь, что уступил совести и вступился за узника вопреки велению разума, покинул княжий двор игумен. И не знал он, что явившийся позже Константин Серославич - боярин хотел знать, когда галичанам можно будет уехать, увозя пленника, - получил отказ: князь Юрий покамест не готов выдать Берладника и просит повременить.
Священник, что подавал Ивану в кувшине воду, впрямь был родом не из Киева. Приехал он этим летом вместе с новым митрополитом Константином. Едва вступил в Киев Юрий Долгорукий, ставленный Изяславом Климент Смолятич покинул митрополичьи палаты и удалился на Волынь к старшему сыну Изяславову, Мстиславу. Юрия обрадовал сей отъезд - жене-гречанке тоже было тягостно, что на митрополичьем столе сидит русич, когда от веку повелось, что Византия -
Константин Первый был полон решимости искоренить ереси, которые пошли от русского самовольства. О Руси у него были свои представления - дикая, мол, страна. В городах стоят храмы, а в деревнях по-прежнему молятся деревянным идолам и истинного бога не почитают. Да и сами русские зело буйны, подвержены многим порокам - достаточно вспомнить, как порой ведут себя гребцы на судах, пристающих в Константинополе. А поп-расстрига Иван с его ересью об «Ивановом царстве»! Да и сами послы и купцы позволяют себе разговаривать с императором Византии непочтительно. Из истории Константин знал, что ещё недавно был при дворе целый корпус из славян, но те подняли восстание, едва узнали, что князь с Руси, некий Олег (Олег Святославич, коего Всеволод Ярославич, отец Владимира Мономаха, заточил в Византии.
– Прим. авт.) заключён под стражу. С тех пор славян убрали - а то ещё и самого императора в запале порешат! С этих русских станется! А теперь ещё и ереси!
Поэтому, только сойдя с корабля, новый митрополит предал анафеме и Климента Смолятича, и все дела его, и заодно тех, кто стоял за него. А после углубился в изучение русской жизни, чтоб знать, какими пороками страдает народ и как глубоко они сидят. С тем часто отправлял в город своих слуг - тех, что лучше других разумеют русскую речь, - пускай смотрят, слушают и обо всём доносят. Заодно завёл знакомство с игуменами всех монастырей в окрестностях Киева и начал писать письма в другие города.
Брат Серафим был одним из тех, кого митрополит посылал в город. Воротился он в явной тревоге, и Константин понял - монах что-то разведал.
– Молви, сын мой, что нынче случилось в Киеве?
– спросил он, проведя монаха в келью, где обычно братия докладывала митрополиту обо всём увиденном.
– Зрел я казнь лютую, - вздохнул честный Серафим.
– Князь Юрий слугу своего верного, не сказав вины его, держит в порубе, мучая жаждой и голодом. Слуга тот, именем Иван Ростиславов сын, Берладник прозвищем, - Серафим с трудом выговорил непривычное отчество и прозвание узника, - восемь годов служил князю, водил его полки в бой, выполнял все приказы, а ныне терпит нужду ни за что ни про что!
– Ни за что князь карать не будет, - назидательно молвил Константин.
– Ибо Князева власть - от Бога. Супротив княжьей власти восставать - что супротив Бога идти. Видать, согрешил сей Иван Рати… Расти… - Он отмахнулся, не выговорив отчества и отпустил брата Серафима.
Но через несколько дней пришёл ответ от игумена Анании, который в числе прочего упоминал о Берладнике. Прочитав внимательно немногие строки, касающиеся пленного, и узнав, что тот княжьего рода и дальний родич Юрия, Константин задумался.
Страна Русь была загадочной. Здесь творилось такое, что не приснится другим странам. И, хотя в истории Византии было много примеров клятвопреступлений, тайных казней, заговоров, арестов и переворотов, митрополит задумался. Он решил посетить Выдубицкий монастырь, где ещё со времён Владимиpa Мономаха и его сына Мстислава Великого велось русское летописание. Там, едва взойдя в терем игумена, приказал подать себе летописи, дабы убедиться, что такого на Руси действительно прежде не бывало. Ибо ежели такое сплошь и рядом, то и восставать бессмысленно.