Иван Болотников (Часть 2)
Шрифт:
– Любо, Болотников!
– разом повеселев, загорелся Тереха Рязанец.
– Любо!
– произнесли станичные атаманы.
Богдан Васильев молча заходил по куреню. В глазах его мелькнула досада.
"Разумен родниковский станичный, разумен. Мог бы и сам додуматься".
– Чего ж молчишь, батька?
– нетерпеливо вопросил Григорий Солома.
Васильев уселся на свое атаманское место, окинул взглядом казаков и наконец молвил:
– Мудрено будет галеры взорвать. Но коль атаманы гутарят "любо" -
– Кого снарядим, батька?
– пристально глянул в глаза Васильева писарь Устин Неверков.
– Кого?
– Васильев призадумался. Дело не шутейное: вылазка опасная, люди пойдут на верную смерть.
"Кого же?
– напряженно морщил лоб Васильев.
– Кого ж послать на гибель?.. А вот кого, тут и кумекать неча. Смутьянов из голытьбы! Тех, кто на домовитых замахивается и казаков подбивает. Вот они оба тут. Обоих и послать, да еще Тереху Рязанца. Тоже из своевольных..."
– Дозвольте мне, братья-атаманы, к галерам прогуляться, - прервал затянувшееся молчание Болотников.
– Не подведу. Сожгу галеры!
– Добро, - охотно согласился Васильев.
– А в помощь тебе дам отважного казака Федора Берсеня. Такой не подкачает... Ну, а пушкарскому голове Рязанцу сам бог велел. Пусть зелье и фитили готовит. Так ли, атаманы-молодцы?
– Так, батька!
Немало казаков из родниковской станицы было ранено Тяжело посеченных отнесли в землянки, а те, кто еще мог держаться на ногах, лечили свои раны давно испытанным казачьим средством. Наливали из баклажки чарку горилки, размешивали в ней заряд пороху и пили; порохом же врачевали и открытые раны.
Еще ночью ядовитая татарская стрела угодила Секире в плечо. Казаки знали, что ордынцы снабдили свои стрелы не только горящей паклей, пугающими свистульками, но и отравленным зельем. Однако же и от такой беды наловчились донцы избавляться. Вот так и Секира. Выдернул он стрелу из плеча, высыпал из рога-пороховницы на ладонь щепотку зелья, перемешал его с землей и посыпал на кровавую рану.
– Ужалили?
– подсел к нему Нечайка.
В бойницу залетела огненная стрела. Секира поднял ее и приложил горящей паклей к ране. Порох вспыхнул, запахло жареным мясом.
– Поджигает, Устюха?
– Ниче, Нечайка. Бог терпел и нам велел. Выдюжу. Не быть поганому яду в моей кровушке!
Секира отбросил горящую паклю и как ни в чем не бывало вновь заторопился к стене, на которую с воем и визгом лезли татары. То была тяжелая ночь...
После полудня орда вновь пошла на приступ, и вновь ударили с турецких галер кулеврины. Не остывшие от огня Раздоры потонули в черных клубах пожарищ. Огненные ядра оглушительно ухали на улицах и переулках, поджигая срубы.
Жарко было и на стенах. Казаки, не зная устали, отражали натиск врагов. Янычары и крымчаки сотнями падали под дымящуюся крепость.
Не
Залив огнем город, капычеи переключились на стены. Турки и крымчаки отошли за ров, и на тын посыпались десятки тяжелых ядер.
Капычеям ответил Тереха Рязанец, решившись послать несколько ядер на галеры. Порох был крайне нужен на ночную вылазку, но Рязанец не утерпел и выпалил по судам из "трои", "единорога" и "соловья". Одно из ядер плюхнулось на корме галеры. Судно загорелось.
Ахмет-паша встревожился: он не ожидал такого ответа от русских пушкарей. Тотчас последовал приказ:
– Всем галерам отойти к берегу!
Санджак-беки кинулись в трюмы и принялись хлестать плетками гребцов-невольников, прикованных цепями к жестким деревянным сиденьям.
– Быстрее, быстрее, шайтаны!
Невольники налегли на весла, и вскоре все галеры подплыли к левому берегу. На горящем судне метались янычары, огонь подбирался к пороховому отсеку. Несколько янычар прыгнули в воду. Под угрозой казни Ахмет-паша послал на галеру сотню тушильщиков. Покинувших же корабль янычар он приказал расстрелять из пистолей.
– Подлые трусы! Вам нет места в моем славном войске. Вы останетесь в Тане!
– кричал Ахмет-паша, наблюдая, как санджак-беки расправляются с перепугавшимися янычарами.
Галеру с великим трудом удалось потушить.
"Слава аллаху! Гяурам не пришлось увидеть, как тонет мой корабль. Это добрая примета. Мои кулеврины спасены, и они сегодня же добьют урусов", ободрился паша.
Однако Ахмет стал осторожен: он уже не подставлял корабли под пушки урусов. Два часа паша в нерешительности простоял на берегу, а затем послал одну из галер к середине Тана, другие же четыре продолжали тихо покачиваться на якорях.
Рявкнули пушки, ядра с шипом и гулом бухнулись о стены, пробивая бревна до третьего ряда.
Казаки молчали. Ни одна из пушек не выстрелила в ответ. Турки осмелели и придвинулись еще на десяток саженей. Ядра корежили стену, вгрызаясь все глубже и глубже в тын.
Казаки молчали.
"Почему урусы не стреляют? Почему бездействуют их пушки?" - озадаченно пожимал плечами паша.
Об этом же раздумывал и мурза Давлет, стоявший рядом с азовским наместником.
– Ночью в городе был большой взрыв. Уж не попали ли ядра твоих капычеев, славный паша, в пороховой склад гяуров?
– предположил Давлет.