Иван Федоров
Шрифт:
— Что с сыном твоим?
Медленно, преодолевая боль в костях, поднялся с лавки, подошел к мамке, откинул пелену, закрывавшую личико младенца.
Когда-то сам Делла Toppe, великий анатом, учил Максима тайнам медицины.
Максим осторожно опустил пелену. Анастасия с надеждой и трепетом ждала его слов.
— Ты в Белозерье собрался, царь? — спросил Максим. — Это трудный путь…
— Я дал обет поклониться, — ответил Иван. Максим покачал головой.
— Разве бог только в
— Или мои дела неугодны богу? — с затаенным гневом прервал Иван.
— Ты взял Казань и совершил подвиг, коего не мог до тебя свершить никто. Поверь, государь, что все истинные христиане в те дни плакали от радости и молились за тебя. И я плакал, не стыжусь признаться в сем. Вечная хвала тебе за победу над неверными, государь!
Максим поймал руку Ивана, поцеловал ее. Царь взволнованно переступил с ноги на ногу, теребил бороду.
— На все была божья воля…
— Истинно, государь. Прислушайся же к моим словам. Поверь мне! Не в том ныне долг твой, чтоб святыням поклоняться, а в том, чтобы торжество христианского человеколюбия утвердить! Много дел спешных у тебя, и негоже покидать оные на слуг. Вспомни хотя бы о семьях ратников твоих, павших под Казанью. Кому, как не тебе, надлежит устроить вдов и сирот, являя пример кесаревой благодарности и щедрости? Ты же о малых сих забыл! То нехорошо!
— Вернусь из монастырей — вспомню… Говоришь ты. Максим, словно моих советчиков московских наслушался.
— Говорю я свое. А добрые советы, государь, не отвергай.
— Не вижу добра в желании удержать меня от поклонения святыням!
Максим вздохнул.
— Что ж… Делай как знаешь. Только пожалей сына. Не вози его. Не выдержит дороги царевич.
Анастасия побледнела, охнула.
— А ты молись за него! — упрямо и сердито возразил Иван, стараясь не глядеть на жену. — Молись! Не допустит бог худого!
— Помолюсь, коли услышит господь молитвы мои..
Максим опустился на скамью и понурился. Слепым суеверием и упрямством царь напомнил ему великого князя Василия.
— Митрополит благословил меня на путь! — сдерживая раздражение, сказал Иван. — Или ты не веришь в силу молитв?
— Митрополит не бог… Делай как знаешь, царь.
Наступило молчание. Ребенок на руках у мамки заплакал. Анастасия бросилась к нему.
— Ступай в покои, — посоветовал Максим. А повезешь — не застуди ради бога.
Анастасия оглянулась на царя.
— Ступай, — разрешил Иван.
Они остались вчетвером: Максим, царь, Курбский, поп Андрей.
— Денно и нощно возношу молитвы
Максим равнодушно кивнул.
— Ты немного сказал о Казани, — промолвил Иван. — Только укорил нас.
— Свершили великое, сам знаешь, — ответил Максим. — Чего же я повторять это стану? Без меня льстецы найдутся лукавые.
— Пришел я о делах божественных говорить, сказал Иван. — Советоваться с тобой.
— Говори, слушаю, коли так.
— Не ты ли обличал невежество наше? — спросил Иван. — И не я ли, слушая отцов церкви, вопрошал собор, как быть, дабы просветить души и учинить порядок?
— Собор постановил мудрое.
— А ныне другая забота. Книг не хватает, Максим. А те, что пишутся, худы.
— Знаю.
— Беседовал с митрополитом я. Сказывал мне владыка Макарий многое о книгах печатных… Дескать, и у него люди есть, что могли бы печать наладить. Немцы-то мастеров не дают… Что мыслишь ты? Угодное ли богу совершу, повелев печатать книги?
Максим ожил, поднял голову.
— Великое совершишь! Слава Казани перед сим померкнет, царь!.. Чем может печатание книг противным учению быть? Латиняне оттого свои проклятые ереси и множат успешно, что книг в изобилии имеют. Бог же указует путь, как их посрамить. Лучше и больше, чем католики и протестанты, книг иметь!
— Мои слова, государь, — улыбаясь, сказал Курбский.
— А не плохо то, что с латинян образец берем?
Максим потряс головой.
— Оружием врага господня сего врага поражать — хорошо! Не веру же перенимаем, а едино отнимем то, что истинной вере принадлежать должно, государь!
— Стало быть, зачтутся мне печатные книги перед спасителем, Максим? Во искупление грехов моих послужат?
— Послужат, государь!.. Порадовал ты меня!.. Дай благословлю!
Он разволновался, утер невольно набежавшую в уголок дряблого века старческую слезу.
— Тебе надо просвещать агарян, царь! Крестить их! И Запад перед тобой. Многомудрые, хитрословные, искушенные в ересях враги греческой веры. Книга же — лучший проповедник веры. Затмим еретиков своей печатью, умножим книги неисчислимо — это верней полков и мечей!.. А откуда у митрополита люди?
— Наши же писцы.
— Знают ли печать?
— Будут искать превзойти латинян.
— Пришли их ко мне, государь!
— Разве ты ведаешь сие дело?
— В молодости я знал многих печатников, государь. Видел их станки, видел их буквы. Расскажу, что знаю.
Царь обратился к Курбскому.
— Наладил бы ты, князь, гонца в Москву. Пусть митрополит пришлет своих людишек.
— Нынче же пошлю! — поклонился Курбский. — А сложны ли станки, Максим?