Иван Грозный и Стефан Баторий: схватка за Ливонию
Шрифт:
Выстрел из крепости привел к тому, что русские устроили в городе немалую резню. Те, кто избежал ее, спрятались в последнем городском убежище — в замке. Обстрел замка продолжался четыре дня. Положение осажденных становилось с каждым часом ужаснее, их мучили голод и жажда; страх их перед Иваном был столь велик, что они приняли решение не сдаваться, а умереть добровольно. В замковой часовне приготовили несколько бочек пороху. Капитан Генрих Бойсманн поджег порох, последовал взрыв, который многих похоронил под развалинами [20] .
20
Подробное описание осады Вендена, основанное на критическом исследовании источников,
Овладев Венденом, Иван отправил в Трикатен к польским начальникам крепости Яну Бычковскому и Щенсному Малиновскому грамоту с требованием отворить город, за что обещал отпустить их к их королю Стефану с женами и с детьми «безо всякие зацепки». Король Стефан, прибавлялось в царской грамоте, хочет прислать к царю послов для заключения мира, и царь готов помириться, лишь бы были только подходящие условия. Предложения были заманчивы, сопротивление казалось невозможным, и Трикатен 10 сентября был сдан.
Несколько раньше сдался Ивану Роненбург. Эту крепость долгое время защищал от войск Магнуса Полубенский, находившийся здесь до того, как оказался в Вольмаре; он отбил несколько приступов и вынудил Магнуса отступить. Но попав в плен, он, по требованию Ивана, написал грамоту к воеводам в Роненбурге с предложением сдать крепость царю, что те и сделали.
Русские взяли также замки Смильтен, Шуей и Юргенсбург. Так Иван завладел почти всей Ливонией, не встретив особого сопротивления. Разве что князь Христофор Радзивилл с отрядом в 300 всадников пытался ему противостоять, и даже с некоторым успехом, ибо ему удалось захватить в плен несколько московитов и татар. Но оставаться в Ливонии, учитывая громадные силы неприятеля и измену самих ливонцев, было для него безумием; поэтому Радзивилл с приближением войск Ивана к Двине поспешил переправиться на ту сторону реки. За ним последовал отряд польских гусар (тоже в 300 человек), находившийся под командой ротмистра Альберта Оборского.
Правитель Ливонии Ходкевич держал свое войско в 4000 человек вне пределов страны, полагая, что борьба с врагом, у которого 30 000 человек, невозможна.
При известии о нападении Ивана на Ливонию Стефан Баторий некоторое время не знал, как поступить. Момент был критический. После сдачи Ливонии опасность угрожала Литве. Ввиду этого Баторий созвал литовское посполитое рушение и назначил великим гетманом [21] виленского воеводу Николая Радзивилла. Но посполитое рушение собиралось медленно, а когда собралось, то в таком ничтожном количестве, что о движении против врага нечего было и думать.
21
Великий гетман коронный — главнокомандующий.
Иван торжествовал: Ливония покорилась ему, истоптана была ногами его коней, по собственному выражению царя. Завоевание страны он не считал нарушением договора с Речью Посполитой, ибо «николи того слова не было имяновано, что с Лифляндскою землею мир». Цель была достигнута: о дальнейших завоеваниях Иван не думал и готов был заключить с Речью Посполитой мир, лишь бы только Ливония признана была за ним. Баторий смотрел на дело иначе.
III. Приготовления к войне
И он желал поддерживать — во всяком случае, пока — мир с Москвой, но, конечно, под тем условием, что Иван откажется от Ливонии.
Мы знаем, что к царю снаряжено было великое посольство с мазовецким воеводой Станиславом Крыским во главе. На как раз тогда, когда припозднившиеся послы отправились в путь, Иван вторгся в Ливонию; посольство остановилось в Вильне и, во-первых, обратилось за инструкциями к королю, а во-вторых, по совету литовского сената, вошло в сношения с Иваном. Иван заявил, что он никогда не откажется от Ливонии, угрожал вторжением в другие области Речи Посполитой и выражал свое неудовольствие тем, что Стефан Баторий
Но Стефан Баторий не согласился принять этот совет. Он считал, что нельзя дать Ивану время укрепиться в Ливонии. Отсюда он будет угрожать Литве и по истечении перемирия легко может захватить литовскую столицу Вильну. К тому же не включать Ливонию в перемирный договор показалось Баторию делом опасным, ибо таким образом можно было самим толкнуть ливонцев в объятия другого государства. Впрочем, воевать с Москвой исключительно из-за Ливонии Баторий не собирался — он в это время думал о походе на Полоцк или Смоленск.
Ввиду всего этого король наказал послам двигаться чем медленнее, тем лучше, и всячески затягивать переговоры, чтобы протянуть время до сейма, который, как надеялся Баторий, должен был дать ему средства на ведение войны с Москвой.
Послы остановились на несколько месяцев в Орше и завязали неспешную переписку с московскими боярами по поводу признания за Иваном царского титула. Между тем Баторий отправил к Ивану гонца Мартына Полуяна объяснить причину задержки в пути великого посольства и узнать, желает ли царь вести переговоры о мире. Все это опять-таки были уловки: в действительности посылка гонца имела целью еще более затянуть переговоры.
В результате приложенных усилий дорога у посольства заняла почти год. Оно прибыло в Москву только в начале 1578 года. Иван принял послов пренебрежительно, отзываясь оскорбительно о поляках, литовцах и самом короле и давая посольству дурное содержание [22] . Во время переговоров о мире он заявил, что Корона Польская и Великое княжество Литовское — его вотчины, ибо род Гедимина, владевший Литвой и Польшей, прекратился, а потому его наследие должно перейти к московским государям, как к ближайшим родственникам Гедиминовичей. Царь обосновывал это родство на происхождении своем от Пруса, брата римского императора Августа и родоначальника литовских князей, а права Анны Ягеллонки, жены Стефана Батория, на польско-литовское наследие устранял замечанием: «Королевская сестра государству не отчич». К королю Стефану он относился свысока, как к владетелю какого-то Седмиградского государства, о котором «никогда не слыхали», а потому полагал, что Стефану в равном братстве быть с ними «непригоже».
22
По словам Гейденштейна, царь приказал доставлять послам «самые простые и отвратительные кушанья, а покупать провизию в Москве и не в обычае, да и не было возможности, если бы они того захотели». Замечание историка о том, что послы не имели возможности приобретать себе провизию, непонятно.
Примирить желания договаривающихся сторон было невозможно. Послы Батория получили инструкцию заключать мир только на условии возвращения всего, что было отнято у Великого княжества Литовского, и прежде всего возвращения Ливонии. Если царь поведет речь только о временном перемирии, то и тут включить непременно Ливонию в договор и в договоре не называть Ивана царем и не давать ему титулов Смоленского, Полоцкого и Ливонского.
Со своей стороны, Иван о мире на девять лет или о перемирии на восемь месяцев, как того желал Баторий, и слышать не хотел. Он соглашался на трехлетнее перемирие, начиная от Благовещения 1578 года, но исключал из условий договора Ливонию, называя ее своей вотчиной и причисляя к ней Ригу и Курляндию. «Тебе, соседу нашему, — так говорилось в перемирной грамоте Ивана, — Стефану королю в нашей отчине Лифляндской и Курляндской земле, в наши города, мызы, пристанища морские, острова и во всякие угодья не вступаться, не воевать, городов не заседать, новых городов не ставить и ничем зацепки всякой и шкоды в Лифляндской и Курляндской земли не делать и из Лифляндской и Курляндской земли людей и городов к себе не принимать».