Иван Грозный: Кровавый поэт
Шрифт:
Неизвестно, интересовался ли Сталин в свое время дискуссией девятнадцатого века о судьбе библиотеки Грозного. Как бы там ни было, он получил хорошее образование в духовной семинарии, не слышать о ней не мог. Тем более что Стеллецкий умело нагнетал страсти: «Советская и мировая общественность наших дней вправе знать подлинную историческую правду по такому кардинальному вопросу европейской культуры, как исчезнувшее бесследно в тайниках Московского Кремля собрание раритетов письменности». Ну, а для пользы дела не гнушался примитивной лестью: «В вас я усматриваю человека, способного глубоко судить и видеть далеко вперед и вглубь, подобно Грозному».
Ну, на вульгарную лесть Сталин никогда не
Сбылась мечта идиота! Получив постоянный пропуск в Кремль, людей и технические средства, Стеллецкий взялся за дело с величайшим энтузиазмом. Он копал, копал и копал…
Как ни бился, а получалась какая-то, уж простите, хреновина: остатки каких-то древних стен и ходов, разрушенные лестницы, коровьи черепа, обгоревшее зерно, битые горшки… Ничего интересного, словом. Но Стеллецкого это не смущало. Наткнувшись на очередную кучу кирпича или обломок мрамора, он, как угорелый, несся на телеграф и посылал из Москвы в Москву телеграммы Сталину вроде вот этой: «Поздравляю двести лет запакованным тайником Аристотеля Фиораванти. Поиски на верном пути. Блестящие условия научной работы гарантируют достижение исторической цели».
«Верный путь» оказался очередной пустышкой – очередным заброшенным подвалом, еще в стародавние времена засыпанным песком и мусором. Стеллецкий не унывал. Подгонял рабочих и, наткнувшись на очередной пустячок, посылал Сталину очередную «молнию» о скорых успехах…
Постепенно рабочие, видя, что трудятся впустую, стали относиться к мартышкину труду прохладно. Стеллецкий честил их вредителями и саботажниками: «Кто есть вредитель? Кто тайно идет против видов и распоряжений правительства. Таков Суриков. Прикрываясь Тюряковым, под предлогом опасности, он хотел тайно похерить дело Сталина и мое… вообще, я заметил в нем тайные тенденции к реставрации».
И посылал наверх жалобы и докладные – в которых, никаких сомнений, приводил те же обвинения, не задумываясь, как в те времена будут восприняты такие ярлыки… Я же говорю – фанатичный бессребреник, одержимый научным поиском интеллигент может натворить зла больше, чем десяток алчных авантюристов…
И снова Стеллецкий копал, и копал, и копал… С тем же успехом – то есть отсутствием каких бы то ни было успехов. В конце концов на Стеллецкого обратили внимание (и чертовски запоздало) врачи кремлевской больницы и стали, вредители и саботажники, деликатно намекать на явное переутомление и необходимость подлечиться на курорте. Не в соответствующей личности Стеллецкого больничке, а в общем санатории.
Стеллецкий послал врагов по матушке и письменно доложил об очередных происках Сталину. Врачи робко отступили…
К великому сожалению, мне пришлось иметь дело с записками Стеллецкого, безбожно сокращенными и явно почищенными от особенно пикантных мест – но и в обрезанном варианте они рисуют картину неутешительную: уже начавший сдвигаться умом фанатик, видящий вокруг сплошных саботажников, вредителей и заговорщиков, гробящих «дело Сталина и мое».
Комедия эта продолжалась с 1 января по 3 октября 1933 г. Потом собрали представительную комиссию для оценки проделанной работы. Инициатива наверняка исходила от Сталина. Сталин был величайшим прагматиком и более всего ценил результат. Многомесячные обещания «вот-вот», «завтра же» преподнести сенсационные достижения, повторявшиеся много раз, никак не могли его удовлетворить. И все же он не вышиб Стеллецкого за кремлевские ворота, а назначил комиссию из историков и архитекторов.
Комиссия,
Еще пару месяцев работы по инерции продолжались – опять-таки без всяких достижений для науки. Потом Стеллецкого все же удалось выпихнуть в санаторий подлечить нервы, а когда он вернулся весной следующего года, в Кремль его уже не пустили. Тем дело и кончилось.
В последующие годы Стеллецкий ничем выдающимся себя не проявил: был консультантом по спелеологии Наркомата обороны (результаты неизвестны), был консультантом при съемках художественных и документальных фильмов, был директором библиотеки. Умер в 1949 г. Еще в начале войны он отмочил свое последнее чудачество, прося похоронить его на знаменитой Лысой горе, куда, согласно поверьям, слетаются ведьмы: «Похоронить меня завещаю без кремации, на родной Украине, на Лысой горе, под г. Лубнами, в разрытой скифской могиле и водрузить каменную бабу с надписью: «Спелеолог Стеллецкий. 1878– 194…»
Вдова похоронила его на Новодевичьем или Ваганьковском. Могила пришла в забвение и не найдена.
Вот такая печальная история – еще один пример того, куда заводит безудержный фанатизм, не подкрепленный ни здравым смыслом, ни серьезным подходом к историческим источникам.
И все же, как там обстояло дело с фамильной библиотекой Палеологов?
Не исключено, что некоторое количество старинных книг Фома все же вывез в Рим – в те времена книги представляли нешуточную рыночную ценность. Вот только…
Есть сильные подозрения: либо сам Фома, либо его дети Андрей и Зоя непременно распродали бы книги там же, в Риме – поскольку жили в крайней бедности, на скромный пенсион, выделенный папой Сикстом и кардиналами. От безденежья Фома даже принялся распродавать итальянским монастырям привезенные с родины христианские реликвии: руку Иоанна Предтечи, некий «клобук» с драгоценными камнями…
Сын Андрей поступил и того беззастенчивее: поскольку у него и пенсиона не имелось, он стал торговать по Европе… своими правами на константинопольский трон. Для того времени сделка была совершенно законная и привычная: с точки зрения тогдашней Европы, он был законным претендентом на константинопольскую корону, а значит, имел полное право ее продать. Именно так в свое время поступили с титулом «короля Иерусалимского». После того как сарацины выставили крестоносцев из Палестины и Иерусалимское королевство фактически прекратило свое существование, с юридической точки зрения титул продолжал существовать – и его еще лет двести продавали и перепродавали тем знатным честолюбцам, которым приятно и престижно было именоваться «королем», пусть и без королевства.
Андрей, выражаясь по-современному, развел типичное кидалово: сначала он продал права на трон французскому королю, а потом отправился в Испанию и провернул ту же сделку (разумеется, не сообщая испанскому монарху о парижской негоции). Как оба новоиспеченных византийских императора уладили дело, мне пока что неизвестно, но как-нибудь постараюсь докопаться – обожаю подобные исторические скандалы…
Теперь задумаемся: неужели этот Андрюша, будучи в безденежье, не распродал бы и вывезенную его отцом библиотеку? Думается мне, не особенно и терзаясь угрызениями совести: в книголюбстве и тяге к ученым знаниям он замечен не был, что бы там ни нафантазировал Стеллецкий.