Иван Грозный. Книга 1. Москва в походе
Шрифт:
Царь сел «в осад» – затворился в своих хоромах, как в крепости. Царица убрала от него кинжалы, сабли, пистоли. Она ходила за ним по пятам, хоть он чуть не с кулаками накидывался на нее, чтобы оставила его одного...
Нечисть кругом, волшебство, волхование!.. В открытом поле ратоборствовать с царем, иуды, боятся! Все у моих ног, яко гады, ползают, а на худое – сильны! В волховании и порче они сильнее царя!.. Где ж ему бороться со всею чародейской нечистью? На естве, на питье, так и знай – лихо. А за что? За войну? Слепцы! Несчастные!
Иван Васильевич оборачивался к окну и кричал:
–
Он сегодня не умывался, не расчесывал, как всегда, свои волосы на пробор. Не смотрелся в зеркало.
– Анастасия! – крикнул он. – А Висковатый?! Како мыслишь?
– Добрый... хороший... Верь ему!
Царь вопросительно смотрел на жену.
– Я... верю, но не ошибусь ли?
У Ивана дрожала нижняя губа. Виден стал ровный ряд белых, сильных зубов.
– Тела ради душу погубить захотели? – подойдя к окну, снова закричал Иван. – Недолог путь к падению! Будто не знаете?
– Да ты побереги себя, родимый мой, батюшка! Бог с тобой.
Иван сел в кресло. Бледное, в слезах, лицо жены отрезвило его.
– Солеймана... Крым... Ногай... Литву.... Угры... Людишек лифляндских... и свейских... гордостью дымящихся... хотящих истребить нас и православие... Все! Все забыли!
Анастасия подошла к нему, обвила его шею своими тонкими теплыми руками и, целуя в голову, стала тихо успокаивать:
– Милый мой, Иванушка, дружок мой, государь, ну кто тебя отравит? Кто тебя изведет чародейством? Клюшник берет еству и сам ее пробует, после него дворецкий вкушает, и потом стольник тож пригубит, а кравчий ест больше тебя, да на твоих глазах... Касатик, солнышко ты наше, пожалей деток малых... не убивайся попусту!..
Лицо Ивана оживилось. Он вскинул глаза на царицу, взял ее руку, прижал к губам:
– Слово царское сбылось! Идут они полями, лесами, бором дремучим... Идут! Москва в походе!.. На немцев проклятых! На злодеев! Почему же ты меня-то не пустила? И почему советники отсоветовали? На бранном поле я ничего не боюсь! Народ там! Огонь! Потеха! В келье помышляешь, на поле и помышляешь и храбростью дышишь, железом правду добываешь... В казанском походе обрел я воинское мужество и познал твердость меча.
Анастасия, продолжая ласкать мужа, тихо говорила:
– Обожди... Не торопись... Бог укажет...
– Знахари-шептуны поведали: любят меня воинники! Еще поведали они, – сказал царь шепотом, – будто обо мне и в деревнях Богу молятся... Так ли? – Он вздохнул: – Правда ли? Не врут ли? За что обо мне молиться? Ну ладно! Позови-ка Тетерина, Библию буду слушать. Звездочет-болтун надоел! Лекарь батюшки моего, Николка Немчин, морочил голову ему, великому князю Василию, а оный фрязин-звездочет дерзает обманывать и меня... Гоните их! Счастье царств не от звезд исходит, а от всемогущего Бога! Зови, зови Тетерина!
Анастасия вышла и вскоре вернулась в сопровождении человека малого роста, одетого в чернецкую рясу.
– Эк ты, Яша, раздобрел! – с улыбкой сказал царь. – Аль каши наелся?
Анастасия в угоду царю рассмеялась.
Тетерин низко поклонился.
– Милостивый батюшка государь! На твоем дворе всякая тварь
Иван улыбнулся:
– Отравы не боишься?
– Пошто отрава? – в испуге спросил Тетерин.
– Вот возьмут твои враги да и намешают тебе либо отравы, либо приворотного зелья, а ты и не узнаешь...
– Никому-то, батюшка царь, я не нужен, – простодушно вздохнул Тетерин. – Самый последний человек я. Богомолец, сирота – и все тут.
Иван насупился: «Молчит!» И, оглянувшись, кивнул Анастасии со значением.
– Читай Иова!.. Царица, слушай!
Тетерин раскрыл Библию, помолился. Помолились и царь с царицею. Откашлявшись, стал читать:
– «...И отвечал Иов и сказал: о, если б верно взвешены были вопли мои и вместе с ними положили на весы страдание мое! Оно, верно бы, перетянуло песок морей! Оттого слова мои неистовы. Ибо стрелы вседержителя во мне; яд их пьет дух мой; ужасы Божии ополчилися против меня... О, когда бы сбылось желание мое, и чаяние мое исполнил Бог мой!..»
Царь поднялся с места, бледный, взволнованный.
– И боюсь я Иова и не могу оторваться, – задыхаясь от волнения, произнес Иван. – Читай!... Больно мне! А все ж читай.
Тетерин, стоя перед аналоем, рыдающим голосом продолжал – сначала читать по-латыни, а затем переводить прочитанное:
– «...Твердость ли камней – твердость моя? И медь ли плоть моя? Есть ли во мне помощь для меня? И есть ли для меня какая опора? Но братья мои неверны, как поток, как быстро текущие ручьи, которые черны ото льда и в которых скрывается снег...»
– Довольно! – стукнул ладонью по столу царь. – Раскрой Книгу Царств. Про Давида... Как отсек голову...
Голос Тетерина звучал с торжественной медлительностью, бодро, восторженно:
– «...И опустил Давид руку свою в сумку и взял оттуда камень и бросил из пращи и поразил филистимлянина Голиафа в лоб, так что камень вонзился в лоб его, и он упал лицом на землю...»
Царь выпрямился, глаза его оживились, на губах мелькнула улыбка.
– «...Так одолел Давид Голиафа пращою и камнем и поразил филистимлянина и убил его; меча же не было в руках Давида. Тогда Давид подбежал и, наступив на филистимлянина, взял меч его и, вынув из ножен, ударил его и... отсек ему голову его. Филистимляне, увидев, что Голиаф убит, испугались и побежали...»
Царь громко рассмеялся, Анастасия тоже – опять в угоду царю.
– Кабы и нам было, – сказал Иван, – чтобы печатные книги, подобно грекам, Венеции и Фрагии [49] и прочим языцам излагать. Пускай люди наши читают единое. Писаные же книги – темны. Недоброхот может волею своею и бесчестием писать и во вред нам. Поп Семен напишет: «служите нелицеприятно», а дьякон Ефимка – «не слушайте царя!» и многое другое. А нам то ведать не можно. Велико наше государство, и нужны нам мужи, богатые разумом светлым. Вот и про Давида надобно, чтобы знали наши, как носитель правды осилил сильнейшего его носителя зла. Не след и нам бояться иноземных королей!
49
Италия.