Иван Калита
Шрифт:
Ел Гаврила с жадностью, изголодался. После обеда дед как бы невзначай спросил:
– А что, дело какое у тя к Петрухе и Левше?
– Дело, дед, душевное. Была у меня жена, да померла. Осталась дочка, да и той не стало, в Орде нынче. Повстречалась люба, и ту ордынец сгубил…
Тот слушал его да головой покачивал, а когда Гаврила кончил, промолвил:
– Было и у меня такое. Только мне ещё шуйцу ордынцы срубили.
– Ты мне, дед, дорогу к Левше и Петрухе укажи. У меня ныне с ними жизнь одной верёвкой связана.
– А ты
Минула неделя, за ней другая. Изо дня в день всё жарче пригревает солнце, вскрылась Пахра, очистилась ото льда. Звонкими ручьями сошёл с земли снег. На полянах забелели подснежники, фиолетовым цветом распустились фиалки, пробивая терпкую прель слежавшихся иголок, на весь лес запахла молодая хвоя.
По целым дням с луком и рогатиной пропадал Гаврила на звериных тропах, выслеживая добычу. Однажды, возвратившись поздно, заметил у землянки незнакомых людей. Сквозь разросшиеся сосны видно, как двое из них у костра, раздевшись до пояса, осматривают одежду. Один в воинском убранстве сидит поодаль, возле него на низкой траве лежит ещё один. Деда среди них не было.
«Верно, перевоза ждут», - подумал Гаврила.
Бывало и раньше, придёт Гаврила, а у переправы то ли боярский поезд, то ли княжеский гонец, а то просто смерды ждут переправы. Переждёт Гаврила, пока уедут чужие, и снова можно появляться у деда.
Только собрался Гаврила повернуть назад в лес, как, откуда ни возьмись, навалились на него двое, скрутили руки, потащили к костру. Гаврила попытался сопротивляться, тогда старший, уже седой мужик, прикрикнул:
– Иди, чего упираешься! Будешь знать, как подглядывать.
У костра Гаврилу окружили. Бородатый сказал обступившим товарищам:
– Идём это мы с Васяткой, а он поперёд нас крадётся. Не иначе как княжой либо боярский соглядатай.
– Ты бы, Серёга, дал ему шестопёром, и делу конец, а то ещё сюда приволок, - ответил бородатому тот, что был одет в воинский наряд.
– Погоди, я его сейчас…
– А ну отступись, вон атаман топает!
Гаврила увидел подходившего деда, а рядом с ним Петруху с Левшой, обрадовался. Петруха узнал его сразу, подмигнул:
– Всё ж пришёл, дядя!
– Давно ужо ждём вас, - сказал дед. Заметив, что у Гаврилы связаны руки, сердито выкрикнул: -А ну-кась развяжите, чего насели!
Бородатый распутал Гавриле руки, смущённо промолвил:
– А мы думали, соглядатай, да совсем было прикончить собрались.
– Гляди-кась, какой скорый!
– рассмеялся дед.
– Ты, Серёга, ровно пуганая ворона, всякого куста боишься.
Гаврила растёр затёкшие руки, подсаживаясь к костру, сказал:
– Коли б не сзади навалились, я бы им шею накостылял, не поглядел бы, что их двое было.
Все засмеялись. Сергей задиристо возразил:
– А то ещё увидели б!…
– Ладно, - оборвал их Петруха, - в деле поглядим, кто храбрее, а то попусту, как кочеты, задираетесь.
Узкая
В центре отряда, откинувшись в седле, дремлет Сагир-хан. Снится ему родное кочевье, отары овец и юрта из белого, как русский снег, войлока.
Почуяв дикого зверя, копь под ханом пугливо шарахнулся в сторону, захрапел. Сагир открыл глаза, выругался. Снова закрыл, попытался уснуть, но сна уже не было. Вспомнил, что едет в Орду по вызову Узбека. Мысли заскользили, как облака в ветреную погоду. Зачем зовёт хан? Может, пошлёт баскаком в Москву не его, Сагира, а кого другого? А может, донёс кто, что в прошлый раз утаил он от хана малую часть выхода?
От этой мысли у Сагира мороз прошёл по коже, в животе заурчало. «Только б не проведал хан… А Узбеку сказать надо, что князь Иван хитрит. Разорение Твери ему на пользу пошло. Ныне у московского князя нет сильных соперников из других урусских князей… Урусские князья его власть признают. Даже Новгород! А этого ли надобно Орде?»
Сагир-хан оторвался от раздумий: едущие впереди воины неожиданно остановились. Дорогу преграждал зелёный сосновый завал. Кое-где торчали острые, как пики, ветки.
Сагир приподнялся в стременах, крикнул:
– Расчистить!
Передние воины спешились, прикрываясь щитами, приблизились к завалу, но едва потащили первое бревно, как из-за деревьев в толпу ударили самострелы. Три ордынца свалились замертво. Одному стрела вонзилась в ногу. Он взвыл от боли. Сагир огрел его нагайкой, брызгая слюной, закричал:
– Умолкни, шайтан!
Ордынец затих.
– Урусских самострелов не видите, шайтаны!
– Сагир-хан заработал нагайкой направо и налево.
– Расчистить!
Ордынцы жались, пугливо шарили по сторонам глазами. Но лес глухо шумел и ничего не показывал. Вокруг деревья и кустарники, кустарники и деревья стоят сплошным заслоном.
Несколько воинов снова подступили к завалу, осторожно растащили, открыли дорогу. Бросив убитых тут же, отряд двинулся дальше. Версты две ехали спокойно, как вдруг где-то впереди застучал топор, затрещало сваленное дерево.
– Урусы снова закрывают путь!
– закричал Сагир.
– Поймать их! Урагш! [45]
45
Вперёд.