Иволга и вольный Ветер

Чередий Галина Валентиновна

Ведь чем дальше, тем отвратительнее мне самому виделся собственный поступок тогда в гостинице. Что Валя должна от меня услышать, чтобы захотеть… Захотеть, что, идиот? Снова спать с тобой, как раньше? Этого я хочу? Снова секса с ней? Всего лишь этого?

Тело привычно налилось похотью, она же запустила пальцы-крючья в разум, вынуждая прикрыть глаза от видения-воспоминания распростертой подо мной обнаженной Вали. Завораживающие зеленые глаза затуманены поволокой желания, которое сам в ней разбудил, яркие зацелованные губы дрожат от предвкушения новых поцелуев. Рвано вдохнул до боли в лёгких, отчаянно желая ее аромата — морозной свежести, запутавшийся в волосах, уютной лёгкой дымности

и вкусного утреннего печева от ладоней и тонких пальцев, а потом-потом — жаркую испарину пылающего от вызревшего под моими руками и губами желания. В паху все залило тяжестью, позвоночник прострелило жгучим импульсом вожделения от копчика до черепушки , топя разум жестокой потребностью снова быть в женщине. В моей певчей птице, что станет откликаться на каждый выпад, вторжение дурманящим звуком своих стонов и всхлипов.

Скрипнул стул, на котором устраивался поудобнее кот и я дернул головой, пытаясь стряхнуть мучительный морок, открыл глаза и вздрогнул. В теперь ярком прямоугольнике окна стояла Валя, глядя прямо на меня. Пульс, уже тарабанивший от посетившего прилива плотской нужды, загрохотал так, что показался сам себе оглохшим. Подался вперёд, влипая лбом в холодное стекло, оно тут же запотело от моего дыхания и пришлось протирать ладонью. Почему-то стало так страшно от того, что Валя сейчас снова исчезнет из-за этого краткого разрыва визуального контакта. Но она всё ещё была на месте, смотрела не отрываясь. Потом тоже взобралась на подоконник и села, зеркаля мою позу. В ее руках появилась книга, она отвела взгляд и стала ее читать.

А я смотрел, смотрел, охреневая все больше от прущего откуда-то из глубины и растущего со страшной скоростью понимания: я же могу прямо сейчас выехать из дома, или вообще тупо позвонить Марго и провести ночь, да все, сука, ночи трахаясь до изнеможения, утоляя терзающую тело и разум лютую похоть, но единственное чего хочу до зубовного скрежета — оказаться вон на том подоконнике, чтобы обнимать Валю со спины, давая ей опору, пока она читает свою чертову книжку.

Я могу, запросто могу получить так много, но ничего из этого не перевесит того, что пока недоступно. Могу хоть досуха искончаться с любой, пожелавшей со мной переспать женщиной, но до того самого тотального, опустошающего и обнажающего до голых нервов умиротворения, которым буквально дышал после нашего с Валей секса, не дотянусь. Никакой грязнейший и безбашенный трах не подарит мне той самой звенящей пустоты внутри, которая на самом деле — утопившее в себе общее счастье. Пусть на животном уровне, на языке тел, но ведь никто, кроме моей Иволги им не владел. Мною так не владел. Спрыгнул с подоконника, решительно глянул в окно, натолкнувшись на взгляд тут же вскинувшей голову Вали.

— Я иду к тебе! — сказал четко, давая прочитать по губам.

Но она решительно помотала головой, слезла с подоконника и задернула шторы.

Это “нет” насовсем? Или “нет, ещё не готова”? Как там Михаил сказал?

” Ты ее поступком ведь обидел, толку-то теперь пытаться пустым трындежем пытаться что-то исправить”.

Я не хотел обижать Валю своим исчезновением тогда, ни в коем разе. Только себя выставить таким, какой и есть — мужиком, к которому ей не нужно испытывать хоть какие-то чувства. И денег отправил, потому что — это же нормально, она свое время на меня потратила, я ее сорвал, увез, потому что сам этого хотел.

Но только после ночного пьяного разговора с Меньшовым и Михаилом до конца осознал, насколько же у*бищным было это мое восприятие нормального, взращенное годами общения с отцом, Верой и ей подобными женщинами, которых нутром чуял, как чуют себе подобных.

— Ты хоть соображаешь своим жбаном дырявым, что девушке деньги

эти как шлюхе за услуги, считай, швырнул? — горячился ночью принявший на грудь Меньшов. — Записку, хоть три слова — “Прости, я — тупое чмо” хоть черкнул бы!

— Это четыре слова, придурок. — огрызался я.

Я всегда так кичился тем, что не плачу за секс, готов оплачивать лишь совместное удовольствие, но без понтов, мишуры и по факту — все ведь одна и та же херня выходила. Я видел огонек алчности и похоти в глазах своих будущих партнерш, он был точным показателем того, что получу что хочу, без труда и заморочек. Это было нормой для меня, для них. Но эта норма — по сути оскорбление для действительно нормального, искреннего, с неисгаженной душой человека, такого, как Валя. Мы ведь с ней действительно как из разных реальностей. И мне в моей стало тошно, а без моей Иволги как начать жить в ее я не знаю, или точнее уж, не знаю зачем хотеть этого без нее.

— Ну и какой же, сука, поступок сможет перевесить то, что я сотворил? — спросил сонно щурящегося рыжего.

Этот же вопрос я задавал прошлой ночью и Михаилу.

— Не-е-ет, этот ребус тебе самому решать. — было ответом. — Иначе ни хрена толку не будет, если все по подсказке. Пока своими мозгами не докопаешься, толку не будет.

Цветы, подарки, рестораны и прочая пыль в глаза тут мне точно не в помощь. Это уже было, а потом был мой косяк. Начни я все по-новой по тем же рельсам и ничего, кроме гнева от нее не получу. Валя — человек, ценящий нечто совершенно иное изначально, все атрибуты красивых ухаживаний сработают теперь только если для начала будет некая основа, нечто реально важное для нее.

— А что для моей Иволги самое важное? Правильно — ее семья! — я подхватил кошака со стула, отчего он недовольно басовито взвыл. — Семья, понимаешь, мужик!

Глава 27

Валя

— Валя! Добрый вечер! — Роман окликнул меня, высунувшись в окно стоявшей у обочины серебристой машины и тут же выскочил навстречу, широко улыбаясь. — А я тебя дожидаюсь.

— Добрый вечер. — поздоровалась я и оглянулась на прозрачные двери Орионовского офиса, находя глазами Сойкина, который сегодня дежурил на сутках. Мишка кивнул и подмигнул мне. — Честно сказать, я не слишком ожидала увидеть тебя снова после … того вечера.

Совсем честно — я вовсе не вспоминала о Меньшове.

— Не ожидала увидеть или видеть не хотела? — усмехнулся Роман. — И что такого уж произошло, чтобы помешать мне сегодня пригласить тебя вместе поужинать?

И правда, что такого-то случилось? Некрасивая сцена на улице с моим рукоприкладством, вспоминать о котором стыдно, но все же мстительно-приятно, а потом мужской разговор, явно не на трезвые головы, содержание которого передавать мне Мишка категорически отказался.

— Я не в форме для торжественных ужинов как-то. — указала на очевидное, то бишь на то, что сегодня в обычных джинсах и свитере под верхней одеждой, а не в вечернем платье.

— Я не говорил, что он торжественный. Просто у меня нет компании для вечерней трапезы. А у вас?

— И у меня.

Женька собиралась вытащить Мишку в кафешку, звали и меня, но я отказалась. И так им дома глаза мозолю постоянно.

— Ну вот мы все и уладили. Верно? — Меньшов распахнул для меня переднюю пассажирскую дверь. — Обзавелся вот и тут своими колесами, все равно же постоянно теперь буду в городе бывать, а мотаюсь по делам много.

— Да, так гораздо удобнее.

— Мне тут местные еще одно неплохое место подсказали. — сказал Роман, притормозив на светофоре. — Совершенно не пафосное, но готовят очень хорошо, я уже проверил лично в обед.