Ивы зимой
Шрифт:
Задыхаясь и кашляя, Тоуд подбежал к двери и позвал на помощь, которая не замедлила явиться.
Ему пришлось лишь молча ткнуть пальцем в сторону дымящего камина, и тотчас же по коридорам эхом пронесся клич прислуги:
— Трубочиста! Вернуть трубочиста! Немедленно прислать его в спальню для особо почетных гостей.
«Просто и гениально!» — усмехнулся про себя Тоуд, залезая под одеяло и демонстративно чихая.
Не прошло и минуты, как трубочист, уже отработавший свое где-то в других частях поместья и собиравшийся домой, был доставлен — угрюмый и перемазанный сажей — в комнату Тоуда. Вместе с трубочистом
Трубочист подождал, пока утихнет шум, а затем мрачно посмотрел сначала на Тоуда, потом на камин и снова на Тоуда.
— Плохо дело, очень плохо, — не меняя похоронного выражения лица, прокомментировал ситуацию трубочист. — Совсем забилась труба, совсем забилась. Тут работа серьезная. Пенсов на шесть сверх установленного, ваше…ство.
«Этот болван принимает меня за его светлость, — сообразил Тоуд, — или за одного из этих. Да, похоже, парень-то не просто трубочист, а глупый трубочист! Что ж, тем лучше для меня».
Не глядя больше на Тоуда, который по-прежнему лежал под одеялом, время от времени демонстративно покашливая, трубочист довольно быстро и сноровисто приступил к делу. Прежде всего он извлек из своей объемистой сумки какие-то гибкие палочки и большие куски ткани. Буркнув что-то вроде «С вашего позволителъства», он взял с туалетного столика кувшин с водой и залил огонь в камине. Затем, установив свои палочки в разных углах топки, он сумел соорудить из них некую конструкцию, на которую натянул большой холщовый мешок. Теперь все, что могло выпасть из трубы, не испачкало бы комнату и не засорило топку, но было бы поймано в складки объемистого мешка.
— Меньше грязи будет, когда закончим, — пояснил трубочист и добавил, чтобы сделать свою мысль понятнее: — Внутри и снаружи. Я вообще чистоту люблю. Точно. Меня здесь все в округе знают. Потому и зовут на работу: знают, что я чистюля.
В этом Тоуд позволил себе усомниться: таких грязных и неопрятных трубочистов (даже трубочистов!) он еще не видел.
— Не возражаете, если я посмотрю, как вы работаете? — спросил Тоуд. — Обожаю наблюдать за настоящими мастерами своего дела.
— А что, это можно, — кивнул трубочист, как раз просовывавший щетку на длинной рукоятке в отверстие посредине мешка. — Почту за честь, — добавил он.
Тоуд подошел ближе и, выждав минуту-Другую, осведомился:
— Пыльная работа. Наверное, от этой сажи в горле все пересыхает?
— Это точно, просто ужас как пересыхает, — опять кивнул трубочист, насаживая на рукоятку щетки дополнительный удлинитель. — Я вам, сэр, вот что скажу: я хоть по природе и не пьяница, но, честно говоря, каждый вечер выпиваю кой-чего — так, просто чтобы горло промочить…
Тоуд бросил взгляд на бутылку роскошного крепкого вина, оставшуюся у него на столике со вчерашнего дня.
— Наверное, обычно дело ограничивается дешевым пивом? — полуутвердительно заметил Тоуд, направляясь к бутылке.
— А что, нам, простым людям, много и не надо. Пиво — самое то, — облизнулся трубочист.
— А
— Ну, если вы так настаиваете, сэр… я, конечно, не могу отказать вам в вашей просьбе — ну насчет здоровья-то вашего. И если вы еще и не скажете никому…
— Я? Да ни за что! — Глаза Тоуда оскорбленно загорелись.
Видя, что дело верное, трубочист не стал больше отказываться. Крепкое вино, в свою очередь выпитое после рабочего дня, да на пустой желудок, не замедлило оказать свое действие. К тому же Тоуд, не жадничая, тотчас же одарил трубочиста еще одним бокалом хозяйского вина. Только что почтенный мастер своего дела, известный на всю округу чистюля трубочист, собирался выполнить порученное ему дело — и вот он уже бессильно сидел на полу рядом с камином, не в силах думать ни о чем, кроме остававшегося еще в бутылке вина.
— Друг мой, — подливая трубочисту в бокал, обратился к нему Тоуд, — сдается мне, что ты несколько утомился. Допивай вино, и давай я тебе помогу перебраться на кровать. Вздремни немножко, а там со свежими силами…
Дальше развивать свою мысль Тоуду не потребовалось. Не прошло и минуты, как трубочист захрапел, развалившись прямо в сапогах на белоснежном белье под шелковым балдахином. Тоуд, не теряя времени, сменил свой пилотский наряд на грязное, рваное одеяние трубочиста, дополнив гардероб его перепачканным сажей красным шарфом. Аккуратно собрав и сложив в сумку все инструменты и приспособления для чистки труб, он в целях маскировки вымазал лицо сажей и вышел из спальни.
— Эй, трубочист, закончил? — окликнули его из коридора.
— Все в лучшем виде, ваше…ство, — ответил Тоуд, стараясь копировать простонародный выговор трубочиста. — Пришлось поработать, я вам скажу. Изрядно все закоптилось. А этот… который там был, он попросил не входить к нему, пока он сам не позовет.
— Пошли за мной, я тебе покажу, как выйти через черный ход, — сказал слуга.
Тоуд бросил взгляд на изящно уходящий вниз полукруг парадной лестницы. Лестницы, по которой он так хотел бы сойти при всем параде, опираясь на отполированные до зеркального блеска медные перила, под восхищенными взглядами собравшихся в гостиной…
— Прошу прощения, ваше…ство, — заявил вдруг он, — но мне нужно бы проверить дымоходы в главной приемной и в банкетном зале.
Слуга не нашелся что ответить и молча проводил Тоуда вниз по парадной лестнице, вдоль которой висели написанные маслом фамильные портреты (все — в полный рост), а между ними — на коврах — старинные мечи, сабли и кинжалы, чередующиеся с впечатляющими, рогатыми и клыкастыми, головами-чучелами охотничьих трофеев.
Лестница плавно повернула за угол, и тут Тоуду стало не по себе. Там, внизу, глядя прямо на лестницу, стояла группа людей; от одного вида кое-кого из них сердце Тоуда перестало биться и подобралось неподвижным комком к самому горлу, не давая дышать. Среди них был и сам председатель суда магистрата, ныне — судья Самого Высочайшего суда, приговоривший некогда беднягу Тоуда к двадцати годам каторги. Рядом с ним стоял полицейский, лично арестовавший Тоуда, теперь — целый комиссар полиции. А еще там были…