Ивы зимой

Хорвуд Уильям

Все это привело к тому, что скромная персона мистера Тоуда привлекла внимание не только местной и бульварной прессы, но удостоилась упоминания даже в газете «Тайме», выделившей данной «сенсации» аж целый абзац где-то в нижнем углу страницы, посвященной новостям сельского хозяйства.

Вообще-то говоря, последняя газета из Города, дошедшая до обитателей Берега Реки и Дремучего Леса, проделала этот путь много лет назад, и если уж совсем начистоту, то она была для многих единственной, которую им доводилось видеть в жизни, да и то лишь тем, кому удавалось втереться в доверие к Барсуку, растрогать его чем-то и оказаться у него дома в тот редкий

миг, когда он позволял взглянуть на этот исторический экземпляр, вывешенный в рамке на стене одной из комнат его дома. На этой странице был помещен репортаж о каком-то юбилее, праздновавшемся во времена молодости прапрадедушки Барсука.

Однако каким-то непостижимым образом до Дремучего Леса добрался тот самый экземпляр «Тайме» (пусть не весь, зато как раз с той страницей, где была опубликована посвященная Тоуду заметка). Завладев этой газетой, Барсук внимательнейшим образом изучил ее и собрал по этому поводу у себя дома совет — Крота и Водяную Крысу.

— Друзья мои, — мрачно начал он свою речь, — у меня плохие новости.

— Это, конечно, о Тоуде, — сдавленно произнес Крот, на глаза которого тотчас же навернулись слезы. — Я так и сказал тебе, когда мы шли сюда…

Пока Барсук поправлял на носу очки, собираясь зачитать заметку вслух, Рэт успел кивнуть Кроту:

— Боюсь, ты прав. Мы должны приготовиться к худшему.

Друзья безутешно вздохнули и замерли в ожидании официального сообщения.

— Именно так, именно о нем, — не поняв печальных намеков на худшее, заметил Барсук.

— Читай, — набравшись духу, сказал Рэт.

— Как раз собирался, — буркнул в ответ Барсук.

То, что он прочел, было озаглавлено:

«ТОУД АРЕСТОВАН»;

далее шел подзаголовок:

«ПОЛНЫЙ ТЕКСТ ОБВИНЕНИЯ БУДЕТ ОГЛАШЕН ПО ВЫЯВЛЕНИИ ВСЕХ СОВЕРШЕННЫХ ИМ ПРЕСТУПЛЕНИЙ».

В заметке приводился полный и подробный список краж и прочих преступлений, со всей очевидностью — на основании улик и показаний свидетелей — вменявшихся в вину Тоуду. Было там сказано и еще много чего. Например, об испорченных, расстроенных свадьбах, о безутешных невестах, об оскорбленных епископах и подвергшихся нападению офицерах полиции. В довершение всего в заметке рассказывалось о попытке соблазнения порядочной женщины — чужой жены, что было названо не больше не меньше как низким, недостойным даже последнего уголовника преступлением. Судя по тексту, сомнений в виновности Тоуда не было и быть не могло. Единственным нерешенным вопросом оставалось наказание, которое он должен был понести, а именно его показательность, демонстративность и убедительная суровость.

— Что все это значит? — решил уточнить Крот, которому, мягко говоря, не все было понятно.

— А то, — рассудительно заметил Рэт, — что наш Тоуд опять попал в переделку и заварил кашу, которую сейчас и расхлебывает. А кроме того, можно смело утверждать, что он не сгинул и не отправился на тот свет, как мы с тобой опасались.

— Вношу уточнение: похоже, что эту кашу Тоуду быстро расхлебать не удастся. На этот раз влип он еще сильнее, — добавил Барсук.

— Неужели мы ничего не можем сделать, чтобы помочь ему?

— Это при том, что в деле замешаны и дают показания всякие лорды и епископы, полицейские и соблазненные жены? — Барсук покачал головой. — Сомневаюсь

я что-то… Полагаю, что грамотно составленное прошение о помиловании сможет считаться успешным, если в результате его рассмотрения четвертование осужденного будет заменено более гуманным повешением.

— Ой-ой-ой! — воскликнул вконец перепуганный Крот. — Что-то мне не по себе.

В норе Барсука воцарилось молчание. Мир, в котором Тоуд оказался виновен по всем статьям, был так далек от их привычной жизни, так незнаком, что они не видели ни единого способа помочь своему близкому другу.

— Во всем этом деле есть одна странность, — заговорил наконец Рэт. — Я бы даже сказал: более чем странная странность.

— Что именно? — осведомился Крот почти бесстрастно, поскольку считал, что нет смысла переливать из пустого в порожнее и судачить, не в силах что-то предпринять.

— В статье нигде ни единым словом не упоминается летающая штуковина. Так ведь, Барсук?

Барсук заметно оживился.

— Кажется, ты прав, — заметил он, на всякий случай еще раз пробежав заметку глазами. — Ты опять проявил свою недюжинную наблюдательность и абсолютно справедливо отметил эту странность. Я должен подумать.

Барсук погрузился в размышления, столь глубокие и напряженные, что Рэт и Крот решили не беспокоить его своим присутствием и, тихонько выйдя из дома, отправились в гости к Выдре.

Зима, казалось, должна была вот-вот отступить, но и весна еще никак не могла быть, названа наступившей. Нет, разумеется, подснежники, первые зеленеющие травинки, ольховые сережки — все это имелось в наличии и говорило о предстоящей смене времен года. О предстоящей, но не наступившей, ибо Кроту и Водяной Крысе, чтобы ощутить весну, хотелось бы увидеть и почувствовать, как набухают согреваемые солнцем почки на деревьях, услышать, как поют, и увидеть, как возятся со своими гнездами мелкие перелетные птички, вернувшиеся с зимовки, а также понюхать первые колокольчики на лесных полянках и фиалки по берегам реки.

Кроме того, друзья прекрасно понимали, что зима еще может показать характер, обрушив на них весь свой холод, ледяные дожди и снег, словно чтобы напомнить: «Я, конечно, ухожу, уступаю место весне и лету, но учтите, я еще вернусь, не успеете оглянуться».

Уже на подходе к дому Выдры Крот обратился к Рэту:

— Слушай, а как ты думаешь: неужели нет никакой надежды на то, что Тоуда удастся спасти? Или нужно уже сейчас приучать себя к мысли, что его с нами нет, забывать его и готовиться вспоминать о нем только в снах и в молитвах?

Так тихо и так пронзительно-безутешно сказаны были эти слова, что на вечно веселых глазах Водяной Крысы показались слезы. Но… на что можно было надеяться, учитывая, какую заваруху устроил Тоуд на этот раз? Да что там! Вон даже сам Барсук…

— Я думаю, — осторожно подбирая слова, сказал Рэт, — что если кто и может придумать выход, дать Тоуду надежду, пусть даже и самую слабую, — так это наш Барсук. Не знаю, о чем он задумался, когда мы уходили, но то, что он начал думать, уже кое-что значит. Сам знаешь, будь дело совсем гиблым, Барсук не стал бы утруждать себя напрасными мыслительными усилиями. А если он задумался, значит, что-то будет. Нам же остается только ждать и надеяться. Чтобы немного прийти в себя и успокоиться, я предлагаю понадеяться на то, что Выдра напоит нас горячим морсом, угостит чем-нибудь вкусненьким и порадует более приятными новостями, чем те, что дошли до нас сегодня.