Июнь 1941. Разгром Западного фронта

Егоров Дмитрий

Полковник Черяпкин писал, что подразделения его полка двигались на Конюхи и Голынку, а левее — на Лишаны и Селко — подтягивался 59-й полк. К полудню 57-й ТП вышел на рубеж Наумовичи — Лабно — Огородники. Высланная вперед разведгруппа в районе Голынки встретила до батальона пехоты противника с приданной бронетехникой. Полк продолжил движение, и вскоре произошло первое боестолкновение — с вражеской разведкой. Затем впереди на дороге и ржаном поле появился передовой отряд. В ходе короткого боя было подбито 6 танков и БТРов, остальные отошли. Минут через 40–50 последовала новая атака уже при поддержке 18 бронеединиц. Со слов И. Г. Черяпкина можно предположить, что его полк, войдя в соприкосновение с противником, первоначально не вел активных наступательных действий, а бил его, заняв оборону. Для советских танков с тонкой броней это был вполне приемлемый вид боя. Поэтому еще 12 вражеских машин остались стоять во ржи, а 57-й продолжал удерживать свой рубеж. В боевом азарте танкисты продолжали вести огонь по подбитой и уже горящей бронетехнике, бесполезно тратя снаряды и патроны. Комполка бегал по позициям, стучал в башни, ругался, требуя экономить боеприпасы. Получив достойный отпор и поняв, что встретились с бронетанковой частью, немцы пустили в дело авиацию. Пикирующие бомбардировщики Ю-87 выстроили в воздухе гигантскую карусель. Сброшенные ими авиабомбы изрыли позиции полка десятками воронок, выброшенные в небо тонны земли на какое-то время закрыли солнце. Без потерь не обошлось: сгорело несколько машин, получивших прямые попадания, погиб помощник начштаба по оперативной работе, самому начальнику штаба майору И. И. Петухову оторвало обе ноги. После воздушного налета последовала третья атака, на этот раз крупными силами. До батальона пехоты, что-то орущей и ведущей неприцельную стрельбу из винтовок и автоматов, двинулось вперед при поддержке 30 танков и бронемашин. Выглядело это грозно и внушительно, и, как вспоминал И. Г. Черяпкин, он подумал, не дрогнут ли боевые порядки

его полка. Но все кончилось, как и прежде. Подпустив неприятеля поближе, танки открыли ураганный огонь из пушек и пулеметов. Пехоту тут же отсекли, а после того, как было выбито более половины участвовавшей в атаке бронетехники, немцы начали отход. Тогда 57-й полк перешел в контратаку и начал преследование. Предполагаю, что майор Черяпкин часть танков держал в резерве и ввел их в бой в кризисный момент. Механик-водитель Т-26 В. С. Попов утверждал, что его экипаж вступил в бой только в районе 16 часов 22 июня, хотя вышел в район сбора вместе со всеми. Продвинувшись до рубежа Перстунь, Голынка, батальоны были встречены сильным огнем средств ПТО, потом снова налетели «юнкерсы». Так дрался 57-й танковый полк. Старший политрук А. Я. Марченко был политруком 3-го батальона 59-го полка. Его рассказ значительно дополняет воспоминания комполка-57. При первом воздушном налете на Гродно одна из бомб попала в казарму полка, было много убитых и раненых; штабом дивизии была объявлена боевая тревога. Примерно к 8 часам утра полк вышел в район сосредоточения и занял исходные позиции. Выступили из города и другие части дивизии. Развертывание происходило под ударами немецких бомбардировщиков. В сторону границы, к Августовскому каналу, был выслан разведывательный батальон (командир — капитан Ю. В. Крымский). Вскоре от командира разведбата поступила информация о том, что две колонны машин с пехотой при поддержке танков и бронетранспортеров пересекли границу юго-западнее Сопоцкина и движутся в направлении Гродно. Поскольку командир 59-го ТП по какой-то причине (Марченко этого не знал) отсутствовал в районе сосредоточения, вести полк в бой было приказано ему, как имевшему опыт участия в боях на Халхин-Голе и Карельском перешейке. Думаю, тут политрук за давностью лет ошибся: ему, скорее всего, было доверено командование не всем полком, а батальоном, что, согласитесь, тоже немало.

Примерно в 10:30 колонна, насчитывавшая более 50 боевых машин, выступила через речку по дороге к Сопоцкину. На полпути к границе советские подразделения встретились с вражескими танками и бронетранспортерами и с ходу вступили с ними в бой. А. Я. Марченко рассказывал: «Помнится также, как наши быстроходные танки Т-26 устремились на вражеские Т-III и Т-IV, как впереди и по сторонам от моей тридцатьчетверки начали вспыхивать немецкие и наши танки. Наши [вспыхивали] чаще, потому что броня у них была в два раза тоньше немецких. Не забывается и то, как мой механик-водитель Андрей Леонов метался то вправо, то влево, спеша со своей неуязвимой тридцатьчетверкой на выручку товарищам, как мы в упор расстреливали врага». Бой шел с переменным успехом. Не один раз полк отбрасывал немцев на несколько километров, но они после бомбежек и артобстрелов снова атаковали, и танкисты вынуждены были пятиться, оставляя на холмах горящие машины. «Я не запомнил, сколько раз они нас атаковали, но Андрей утверждал после, что мы отбили более 10 атак. Броня нашего танка была вся усеяна выбоинами и вмятинами от вражеских снарядов. Мы оглохли от их разрывов, от бомб, которые то и дело сыпались на нас с неба в промежутках между атаками. Тяжелый бой вел справа от нас и другой полк нашей дивизии, которым командовал майор Черяпкин» [204] .

204

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, копия.

Из боевого донесения штаба фронта № 005 по состоянию на 13 часов: «Противник крупными силами форсировал р. Неман между Друскининкай и Гожа и развивает наступление [в направлении] Поречье. Противостоявший полк 56-й стрелковой дивизии почти полностью уничтожен. В районе Граево высажен десант. Левый фланг 3-й армии к 13 часам держался прочно. Танковая дивизия ведет борьбу на фронте Богатыри, Голынка, Новы Двур. У Гродно через р. Неман остался один мост, остальные разрушены. Штаб 3-й армии — Гродно».

В 29-ю дивизию входили, кроме танковых, еще мотострелковый и гаубично-артиллерийский полки. Увы, об их действиях почти ничего не известно, кроме утверждения, что 29-й МСП командарм В. И. Кузнецов впоследствии забрал себе для борьбы в районе Гродно с немецкими десантниками [205] . В то же время И. Г. Черяпкин писал, что после боя на реке Щара он выходил из окружения вместе с командиром мотополка майором Храбрым. В ходе этого последнего боя в составе дивизии при прорыве через мост танк Черяпкина отстал из-за отказа коробки переключения передач и был расстрелян противотанковым орудием, сам же майор получил контузию.

205

ВИЖ, 1990, № 6, с. 17.

Упоминание о контрударе 11-го механизированного корпуса днем 22 июня вошло во все мало-мальски серьезные исследования по Западному фронту. Например, упоминает об этом известный некогда В. А. Анфилов в своей объемной монографии, но подробностей у него нет [206] . Подробности можно найти, да и то в сильно усеченном виде, лишь в нескольких печатных трудах белорусских издательств. Нельзя даже точно подсчитать, сколько советских танковых батальонов приняло участие в атаках, кто ими командовал, каково было точное количество и состав задействованной бронетехники. Общий ход сражения был примерно таков. Танкисты 11-го МК столкнулись с передовыми отрядами из состава 8-й и 28-й пехотных дивизий 8-го армейского корпуса, обильно оснащенными средствами ПТО и усиленными приданной бронетехникой, в том числе САУ «Штуг» с 75-мм пушками.

206

Анфилов В. А. Провал «блицкрига». М.: 1974, с. 240–241.

О гипотетическом участии в боях 19-й танковой дивизии вермахта было сказано ранее. 29-я советская дивизия, первой завязавшая бой с противником, силами 57-го полка в основном занималась сдерживанием его продвижения, 59-й полк, имевший новую матчасть, вел большей частью встречные бои. Целью 29-й ТД было освобождение Сопоцкина и деблокирование 213-го стрелкового полка.

Левее 29-й пыталась продвинуться на Липск 33-я танковая дивизия (командир — полковник М. Ф. Панов, зам. командира — полковой комиссар Н. В. Шаталов, начальник штаба — подполковник А. С. Левьев). Войну она встретила в месте постоянной дислокации в городке Сокулка. Это было соединение «2-й очереди», находившееся в стадии формирования. Несмотря на это, техники в ней к 22 июня оказалось больше, нежели в 29-й, формирование которой началось значительно раньше. 33-я ТД имела 118 танков (1 КВ, 2 Т-34, 44 БТ, 65 Т-26, 2 ХТ, 4 тягача Т-26) и 72 бронемашины. И все же это было менее 30 % от положенного по штатному расписанию, личного состава также была серьезная нехватка. В. К. Гуцаленко служил в батальоне 65-го танкового полка (командир — майор Г. А. Манин). Когда после первого воздушного налета подразделения полка сосредоточились на сборном пункте, заместитель командира дивизии подполковник Г. Я. Ермаченков приказал выйти из строя всем, имеющим оружие. Из роты Гуцаленко вышло 27 человек, еще 9 были укомплектованы экипажи трех закрепленных за ротой танков [207] . Как вспоминал И. В. Казаков, личный состав 1-й батареи 33-го зенитного дивизиона (комдив — майор Б. Н. Функ) остался в расположении части в ожидании тягачей и боеприпасов, 2-я и 3-я батареи убыли в бой как пехота. Просидев сутки и ничего не дождавшись, зенитчики бросили бесполезные орудия и тоже стали пехотинцами [208] . О действиях дивизии в первые часы и дни войны неизвестно практически ничего. Официальные историки советского периода 33-ю старательно «позабыли». Допускаю, что писать им было нечего ввиду отсутствия архивных материалов. Впрочем, мне тоже особенно нечего сказать, тех нескольких писем бывших воинов дивизии, что у меня есть, ни в коей мере не достаточно. Но есть итог: к середине дня 22 июня продвижение противника на гродненском направлении было приостановлено. Насчет того, какой ценой, советские источники хранили гордое молчание, но есть цифры в штабных документах вермахта. Разведотдел штаба 9-й немецкой армии в своем донесении на 17:40 23 июня констатировал: «Русские сражаются до последнего, предпочитают плену смерть (приказ политкомиссаров). Большие потери личного состава, мало пленных… 22.6 подбито 180 танков. Из них только 8-я пд в боях за Гродно уничтожила 80 танков» [209] . Это и есть плата за частный успех западнее Гродно, и, если предположение верно, заплатил ее в основном 59-й танковый полк. Косвенным подтверждением этого может служить тот факт, что в боях 22 июня погибли его командир и начальник штаба майоры В. С. Егоров и М. В. Окулов [210] . Полковник Каланчук вспоминал, что Егоров погиб у деревни Ратичи, его зам. по политчасти батальонный комиссар Егошев — в первой же контратаке у Калетов. Ценой больших потерь в ходе встречного сражения 29-я танковая дивизия отбросила немцев и вышла на рубеж

Лобны — Огородники. Непосредственная убыль в бою составила 27 танков старых марок, все участвовавшие в бою Т-34 и КВ остались в строю, несмотря на множество попаданий (так утверждал Н. М. Каланчук, но это не сходится с реалиями). Тот же Х. Слесина красочно описывал, как самоходки «Штуг» подбивали танки КВ, а на фото в его книге видно, что это были именно КВ-2 со 152-мм гаубицей. Он писал: «Первые два снаряда от наших двух штурмовых орудий поражают наиболее выдвинувшийся тяжелый танк и просто с потрясающей силой срывают его башню. Ее подбросило на несколько метров. Высокий столб огня, вспышка и удар взрывающегося боезапаса, танковые бензобаки взлетают в небо». У противника был потерян 21 танк, в основном Pz-III, и 34 бронетранспортера. Это был максимум того, чего удалось достичь. Иной результат был бы желателен, но, вероятно, его трудно было достичь. Причиной тому были господство в воздухе авиации врага (уже на второй-третий день боев солдатская молва поведала, что много советских танков было сожжено ударами с воздуха), противопульное бронирование основной массы танков, обильное оснащение немецкой пехоты средствами ПТО. По штатному расписанию пехотная дивизия вермахта имела 75 орудий ПТО, 20 орудий полевой артиллерии и 54 гаубицы. Стрелковая дивизия РККА — соответственно 45, 46 и 44 и 12 зенитных пушек. В целом же к июню 1941 г на вооружении германской армии имелось: 1047 50-мм противотанковых орудий, 14 500 37-мм орудий, 25 300 легких и 183 тяжелых противотанковых ружей [211] . Немцы выбрали из арсеналов оккупированной Чехословакии всю ее противотанковую артиллерию, в том числе орудия калибра 47 мм, некоторая их часть была впоследствии даже установлена на самоходные лафеты, в качестве которых использовались как собственные устаревшие танки, так и трофейная французская бронетехника. Было, однако, еще несколько причин столь больших потерь в танках. Уже в Испании советские добровольцы-танкисты столкнулись с неизвестным ранее бронебойным снарядом, буквально проплавлявшим танковую броню. Образцы захвачены не были, загадка осталась. Снаряд условно назвали «термитным», хотя исследования специалистов ГАУ РККА доказали, что никакие термитные составы не в состоянии давать такой боевой эффект. И только в ходе контрнаступления под Москвой, когда в руки наступающих войск попадали целые склады боеприпасов вермахта, удалось, наконец, раздобыть таинственное «изделие». Оно оказалось кумулятивного (направленного) действия и при удачном попадании прожигало броню фактически любого имевшегося тогда советского танка [212] . Некоторые историки утверждают, что новый снаряд поступил в войска вермахта только в середине осени 1941 г., однако еще в августе начальник АБТУ Западного фронта полковник Иванин, анализируя действия советских механизированных корпусов за первый месяц боевых действий и причины непомерно больших потерь в танках, в числе прочего указал: «Значительная часть снарядов зажигательные (термитные) или бронебойно-зажигательные. Эти снаряды зажигают наши легкие и средние танки».

207

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо.

208

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, копия.

209

ВИЖ, 1990, № 1, с. 34.

210

Андрющенко Н. К. На земле Белоруссии летом 1941 года. Минск, 1985, с. 38–39.

211

ВИЖ, 1989, № 7, с. 68.

212

Пэрн Л. А. В вихре военных лет. Таллии, 1976, с. 25.

Также под Москвой в руки специалистов Арткомитета ГАУ РККА попал необычный подкалиберный снаряд без взрывчатого вещества. В головную часть из легкого сплава в виде катушки был запрессован тяжелый и сверхтвердый бронебойный сердечник из карбида вольфрама. Использование вольфрама в противотанковом снаряде с точки зрения экономической чрезвычайно невыгодно — он становится буквально «золотым». Но вот его способность пробивать броню… Советские калиберные бронебойные и бронебойно-трассирующие снаряды для большинства типов орудий были гораздо менее эффективными и поражали танки противника только с близких дистанций. Исключение составляли, пожалуй, только 85-мм зенитная пушка и новые 76-мм артсистемы Грабина («дивизионки» Ф-22 и танковая Ф-34), но, судя по всему, к ним не было выпущено достаточного количества новых боеприпасов. Естественно, бронестойкость Т-34 и КВ даже в условиях их обстрела новыми видами противотанковых боеприпасов была высокой, но реально во всем 11-м мехкорпусе их было только 32 единицы: 24 Т-34 и 8 КВ (12 КВ, не дошедших до места назначения, не в счет). И, наконец, еще одна деталь на этой не очень веселой картине. Каждая танковая или моторизованная дивизия РККА имела в составе своих тыловых частей т. н. ОРВБ (отдельный ремонтно-восстановительный батальон). В функции такого батальона, в частности, входила задача развернуть вблизи района боев СПАМ (сборный пункт аварийных машин) и стаскивать на него всю технику, что была выведена из строя, с целью ремонта на месте или отправки в тыл. Об эвакуации подбитых танков на тыловые заводы в те сумасшедшие дни можно даже не вспоминать. Поля танковых сражений тоже остались в немецком тылу, так что ремонтировать было нечего. А поскольку почти беззащитные с воздуха дивизии (11-я САД хоть и пыталась как-то прикрывать наземные войска, но с задачей не справилась) вскоре лишились всех и без того малочисленных тылов, то не стало и самой ремонтной базы. Так что неудача контрудара под Гродно 22 июня была во многом предопределена.

3.3. Выдвижение 21-го стрелкового корпуса

Получив сведения о форсировании противником Немана севернее Гродно, командование ЗапОВО решило прикрыть обозначившееся лидское направление имеющимися на правобережье Немана и уже частично находившимися на марше резервами. О том, что части ударной группировки Гота направлены не столько на Лиду, сколько на Вильнюс, Молодечно и Минск, в самом Минске, естественно, не знали. В распоряжении штаба округа (пока еще не фронта), отправленном в 13:55 22 июня командиру 21-го корпуса через штаб 11-й САД в Лиде, приказывалось двумя своими дивизиями (17-й и 37-й) выйти в район Скидель, Острына и подготовить оборонительный рубеж на фронте Меркине, Друскининкай, Озеры, Скидель, Ковшово, река Неман на левом фланге. Подписал его только зам. начальника штаба ЗапОВО генерал-майор И. И. Семенов. В 15:45 в Молодечно за подписью начальника штаба уже Западного фронта генерала В. Е. Климовских ушло распоряжение командиру 24-й Самаро-Ульяновской дивизии К. Н. Галицкому: немедленно выступить в район Лиды в распоряжение командира 21-го стрелкового корпуса по маршруту Молодечно, Вишнево, Ивье, Лида. И, наконец, в третьем распоряжении (время не указано) комкору-21 генерал-майору В. Б. Борисову приказывалось немедленно выдвинуть 17-ю и 37-ю стрелковые дивизии на рубеж Варена, Ново-Казаковщизна, Дубинцы, река Дзитва; 8-ю противотанковую бригаду использовать для обороны рубежа р. Дзитва. Подписал снова только генерал Семенов. Таким образом, состав корпуса увеличивался на одну стрелковую дивизию и одну артбригаду и должен был представлять собой внушительную силу. Беда была в том, что такой состав остался лишь на бумаге, а все упомянутые соединения действовали против танковых войск противника разновременно и разрозненно и впоследствии были разбиты во встречных боях и в окружении. К тому же на момент отдачи этих распоряжений управление 21-го СК по-прежнему находилось в Витебске, связи с дивизиями не имело, так что все эти «мероприятия» были пустым сотрясанием воздуха.

Как вспоминал бывший начальник штаба 37-й дивизии генерал-лейтенант Г. В. Ревуненков, о начале войны они узнали в полдень из речи В. М. Молотова, будучи на станции Богданув. В это время два полка двигались пешим порядком, а части, дислоцировавшиеся в Витебске, находились в движении по железной дороге. Дивизионный батальон связи двигался в отрыве от штадива, связи с частями не было, а боеприпасы находились вообще в последнем эшелоне, который, возможно, еще даже не тронулся в путь [213] . Б. А. Широков (в 1941 г. — курсант полковой школы 247-го стрелкового полка 37-й СД) писал, что 22 июня полк находился в лесу недалеко от м. Беняконе. Бывший командир 55-го стрелкового полка 17-й дивизии Г. Г. Скрипка вспоминал, что в поход они выступили 12 июня, сосредоточиться у Лиды надлежало 23 июня. Двигались пешим порядком, за исключением 390-го гаубичного артполка, 102-го противотанкового и 161-го зенитного дивизионов, которые должны были перевозиться из Полоцка по железной дороге — в Полоцке они и остались. Как указывалось в оперсводке штаба Западного фронта № 15, к 08:00 2 июля 1941 г. в районе Полоцка находились 2-е эшелоны частей управления 21-го стрелкового корпуса, 17-й и 50-й дивизий, а также 56-й корпусный артполк, 390-й ГАП, 102-й ОПТД; в Лепеле находился 467-й корпусный артполк.

213

ВИЖ, 1989, № 5, с. 25.

Утро 22 июня застало 55-й СП на дневке в районе поселка Ивье. Здесь от проезжающих на автомашинах бойцов и командиров узнали о бомбардировке Лиды. В полку приняли меры по маскировке от воздушного нападения, выставили боевое охранение. На совещании в штабе дивизии (связи с корпусом и другими вышестоящими штабами не было) решали извечный русский вопрос «что делать». Начштаба дивизии полковник Харитонов предложил вскрыть «красный пакет» и действовать в соответствии с ним, но командир дивизии генерал-майор Т. К. Бацанов и его зам. по политчасти полковой комиссар И. С. Давыдов не согласились. Решено было ждать распоряжений «сверху».