Июнь-декабрь сорок первого
Шрифт:
В эти грозные дни вновь прозвучал вдохновенный голос Алексея Толстого. Опубликована его большая статья "Нас не одолеешь!". Эта статья доставлена в редакцию из Горького. Как туда попал Толстой? А вот так.
Позвонил мне секретарь ЦК партии А. С. Щербаков и сказал, что решено эвакуировать Толстого с семьей в Горький.
– Почему?
Почувствовав в моем голосе протестующую нотку, Александр Сергеевич объяснил:
– Он ведь не только ваш корреспондент, но и... Толстой! Не можем мы рисковать его жизнью...
Признаться, не все мне было понятно в этом решении. Враг не так уж близок к Москве. А что касается бомбардировок,
Не сомневался я, что Толстой воспримет это решение, мягко говоря, без энтузиазма. Он не в тыл рвется, а на фронт - хочет видеть войну своими глазами. Выпрашивая у меня командировку в действующую армию, не перестает повторять одно и то же:
– А знаете ли вы, что я в первую мировую войну был военным корреспондентом?
Напомнил про Испанию, где побывал в окопах под Мадридом.
Все это давно известно всей нашей редакции, и мои ответы Алексею Николаевичу тоже однообразны. Я объяснял Толстому, что и время другое, и война другая.
На второй день после моего разговора со Щербаковым Толстой пришел в редакцию явно расстроенный и, чувствовалось, был крайне смущен неожиданным поворотом в своей судьбе. Сказал негромко:
– Выгоняют меня из Москвы...
Что мог я ответить ему? Чем успокоить? Молча развел руками - это означало, что сделать ничего не могу. Алексей Николаевич понимающе кивнул и пообещал:
– Буду там писать. Для вас, для фронта...
Через несколько дней после его отъезда редакция командировала в Горький Дмитрия Медведовского. Писатель встретил нашего посланца дружески, забросал его вопросами:
– Как Москва?
– Часто ли бомбят?
– Что нового на фронте?..
С Медведовским мы послали Толстому кое-какие материалы для статьи. Должен признаться, что они были сухи и однообразны - голые цифры и факты. Но я надеялся, что перо маститого писателя оживит их. Однако Толстой не стал "оживлять" наши материалы. Сам выехал на заводы. Встречался и беседовал там с рабочими, инженерами, партийными работниками, комсомольцами. Из огромного числа накопленных таким образом фактов Алексей Николаевич отобрал самые характерные, самые впечатляющие. Статья получилась чудесная, отличалась конкретностью. Автор намеренно избегал общих мест. Он рассказывал о героических свершениях народа лишь в одном из уголков нашей необъятной родины - Горьковском крае.
Заканчивалась статья такими строками:
"Бойцы и командиры Красной Армии из одного теста с нами, - говорит слесарь - бригадир и изобретатель, товарищ Токарев, пятьдесят три года работающий на заводе.
– Эта война ужасная, конечно, но Красную Армию немцу не одолеть... Нас не одолеешь..."
Последними словами сормовского рабочего Алексей Николаевич и озаглавил свою статью.
* * *
Вместе с Толстым в этом же номере газеты выступают Илья Эренбург, Борис Галин, Елена Кононенко, Михаил Светлов. Стихи, присланные из блокадного Ленинграда, назывались "Клятва".
Здесь мы на Родину завоевали право, Здесь в Октябре ударил первый гром, Здесь преданность, Здесь мужество и слава Живут, как в общежитии одном. Мы стали снова в боевой тревоге, И молодость знамена пронесет, ЧтобБолее месяца назад в сводке Информбюро впервые появилось новгородское направление. Сообщалось: "В течение 19 августа наши войска вели бои с противником на всем фронте и особенно упорные на... новгородском направлении". Спустя два дня формулировка относительно боев на новгородском направлении изменилась. Совинформбюро характеризовало их как "особенно ожесточенные". Тогдашний читатель был чуток к языку сводок, хорошо понимал его. И на этот раз безошибочно понял, что немецкие войска уже прорвались к Новгороду, идет жестокий бой в городе, через три дня горестное известие: наши войска оставили Новгород.
Прошла неделя, другая, месяц. Ни о Новгороде, ни о соседствующих с ним городах нет никаких сообщений. Где же враг? Остановлен он или прорвался дальше? Если остановлен, то где? Если прорвался, то как далеко? Предположения были разные, но все сходились на том, что Новгород для противника - ворота к жизненным центрам Советской страны: на север - к Ленинграду, на юг - к Москве!
В редакции центральной военной газеты была, конечно, известна линия фронта. Но обнародовать такие сведения в газете не полагалось. Надо было как-то иначе информировать читателей о положении под Новгородом. Но как? Опыт подсказывал, что ответ на этот вопрос надо искать на месте, и я решил выехать в новгородскую армейскую группу.
Уточнил в Генштабе, где располагается командный пункт группы, и отправился в путь-дорогу вместе с фотокорреспондентом Олегом Кноррингом. По Ленинградскому шоссе, основательно износившемуся за три месяца войны - в колдобинах и выбоинах, - мы добрались до 351 километра, свернули там влево и в густом лесу, под темными соснами, заметили несколько серых палаток. Возле одной из них я увидел хорошо знакомого мне по Монголии командующего армейской группой И. Т. Коровникова. На гимнастерке стального цвета черные бархатные петлицы танкиста, но не с генеральскими звездочками, а с ромбом комбрига. Иван Терентьевич перехватил мой недоуменный взгляд:
– Ты не удивляйся. Сам себе у нас никто званий не присваивает... Боевой командующий армией - в старом звании комбрига. Как было не удивиться!
Коровников кратко ознакомил меня с обстановкой, и мы сразу же направились на передовую. Дорога шла лесом, через волховские болотные хляби. Наши "эмки" часто застревали, да так глубоко, что приходилось рубить сосняк и жердями вытаскивать их.
– У нас есть дороги и получше, но объезд велик. Я хотел как поближе, оправдывался Коровников.