Июнь-декабрь сорок первого
Шрифт:
Реплика писателя: "Ефрейтор Теодор Гайнц оказался на редкость способным: после "обработки" бомбами он даже понял, что он - осел. Это отличник".
А заканчивается фельетон следующими словами:
"Честь и слава учителям: нашим артиллеристам и летчикам, всем бойцам Красной Армии. Они учат и научат".
Этот номер "Красной звезды" делался, можно сказать, на ходу: 2 октября редакция перебиралась в другое помещение.
Вынудили нас к тому усилившиеся налеты на Москву фашистской авиации. Правда, они не были теперь такими массированными, как 22 и 23 июля. Встретив сокрушительный
В июле налеты начинались обычно поздно вечером и заканчивались порой к рассвету. В редакции и типографии это часы пик. Но выпуск газеты этим не задерживался. А в конце сентября и начале октября налеты следовали один за другим почти непрерывно - и условия работы, конечно, осложнились. Во время воздушных тревог, которым конца не было, сотрудники редакции и рабочие типографии продолжали делать свое дело, а это было небезопасно. Наше хлипкое трехэтажное здание с его полуподвалом, считавшимся бомбоубежищем по очевидному для всех недоразумению, в любой момент могло превратиться в братскую могилу. Надо было искать иное пристанище. Выбор пал на здание Театра Красной Армии.
Удивительно быстро мы перебрались туда. В подвалах установили линотипы. В репетиционных помещениях и артистических уборных обосновались сотрудники редакции. Одну из них, видимо какой-то "примы", предоставили Эренбургу, на что тотчас отреагировали редакционные остряки.
К сожалению, новоселье для Ильи Григорьевича оказалось неудачным. Возле театра были вырыты какие-то ямы, и в первую же ночь он ввалился в одну из них, основательно ушибся. Попытался отправить его домой, но Эренбург категорически отказался, сел писать очередную статью.
На новом месте мы почувствовали себя в полной безопасности. О типографии совсем не волновались - никакая бомба, думали мы, не одолеет солидные бетонные перекрытия. Да и сотрудники редакции были уверены, что теперь они надежно защищены от вражеских бомб. Во время налетов никто не уходил в подвалы. Относительно уязвимой казалась нам только сцена, где устроились машинистки. Беспокоясь за их судьбу, я зашел туда во время одной из воздушных тревог и неожиданно встретил среди сваленных в кучу декораций постороннего человека в теплой куртке и фуражке, низко надвинутой на лоб. Спросил его:
– Вы кто такой? Что здесь делаете?
– Хренников, - представился он, - композитор... Хожу вот по знакомым местам...
Да, это был Тихон Николаевич Хренников. Я узнал его, приглядевшись внимательнее. Поздоровались, и я вдруг выпалил:
– Есть хотите?
Сам не знаю, почему задал такой вопрос. Вероятно, по выработавшейся уже привычке. Этот вопрос я задавал теперь всегда при встречах с Алексеем Толстым, Михаилом Шолоховым, Ильей Эренбургом, Петром Павленко... Знал ведь, что они не роскошествуют.
Тихон Николаевич ответил не без смущения:
– Спасибо... Есть мне действительно хочется...
Я привел его к себе в комнату. Нам принесли, как говорится, что бог послал из нашей недооборудованной еще столовки. Сидели, ели, беседовали о разных разностях. Расстались, можно сказать, друзьями. Тихон Николаевич и теперь
* * *
Прошло несколько дней после того, как "Красная звезда" сменила адрес. Мы продолжали благодушествовать, пока не позвонил мне командующий ПВО генерал М. С. Громадин.
– Знаете ли вы, - строго спросил он, - что ваше теперешнее помещение одно из самых уязвимых для бомбежек.
– Нет, не знаю, - ответил я.
– Но под вашей защитой мы чувствуем себя как у Христа за пазухой.
Громадин не принял шутки. На второй день он прислал нарочным большой пакет, опечатанный сургучом. В пакете был сделанный с самолета снимок монументального здания Театра Советской Армии. Оно четко вырисовывалось среди прочих зданий как пятиконечная звезда с пятью расходящимися лучами. Действительно, приметный объект! Эренбург, увидев этот снимок у меня на столе и вспомнив, очевидно, наш полуподвал на Малой Дмитровке, который он назвал "презрением к смерти", наименовал наше новое пристанище "вызовом смерти"...
Ненадолго мы задержались здесь. Но об этом - разговор впереди. А пока рассмотрим номер "Красной звезды", вышедший, когда противник уже начал генеральное наступление на Москву.
* * *
При подготовке этого номера мы еще почти ничего не знали о грозных событиях на Западном фронте. Да и о наступлении немцев в полосе Брянского фронта официальных сообщений тоже пока не было. Содержание газеты опять определялось главным образом материалами с юга. Важная корреспонденция Н. Денисова и П. Олендера - "Как бороться с просачиванием врага в тыл". Новые снимки Якова Халипа из Крыма.
На третьей полосе - подвальная статья известного историка И. Лежнева "Что скрывается за гитлеровской демагогией о фашистском национал-социализме". Там же заверстали очерк Евгения Габриловича "Дочь партизана". В нем рассказывается о юной героине, девочке Мане из села Новоселье. Ее отец Михаил Иванович Пыренко, председатель сельсовета, ушел в партизаны. Ее мать Ольгу Андреевну фашисты повесили. Проведав, что Маня получает от отца письма, гитлеровцы подвергли ее страшным пыткам домогались, где же находятся партизаны. Тринадцатилетняя Маня не промолвила ни слова. А когда стало совсем уже невмоготу, схватила нож, лежавший на столе, и ударила им в грудь одного из своих мучителей.
Корреспондент сообщает, что село Новоселье вскоре было отбито у немцев. На месте казни юной героини "наши бойцы соорудили скромный памятник: холмик, обложенный разноцветными камешками, деревянный обелиск с вырезанным на нем знаменем и красноармейской звездой. На обелиске надпись: "Девочке Мане от Красной Армии. Вечная память!"
Где оно, это Новоселье? В каких краях? И помнят ли там поныне Маню Пыренко?
В утренней и вечерней сводках Совинформбюро - те же сообщения, что и в начале месяца: везде упорные бои с противником. О положении на Западном и Брянском фронтах - ничего нет. А уже пал Орел. Об этом я узнал в Генштабе. Это же подтвердили и прибывшие из-под Орла наши корреспонденты по Брянскому фронту Павел Трояновский и Василий Гроссман. Я видел их "эмку" - вся иссечена осколками. Возле нее собрались работники редакции - рассматривали, покачивали головами: вот, мол, досталось ребятам! Как только живыми выскочили?