ИЗ АДА В РАЙ И ОБРАТНО
Шрифт:
Их песни завоюют огромную популярность в русской национальной среде, и никто (за некоторым, как видим, исключением) при этом не вспомнит, к какой этнической группе относятся их создатели. Большинство этих песен живет и сегодня, они воспринимаются сейчас даже острее, чем раньше, с ностальгической теплотой, притом не только старшим, но и более молодым поколением русских людей, способных отличить само произведение от его «социальных заказчиков». Их по-прежнему поют не только с концертных площадок, но и за дружеским и семейным столом, меньше всего интересуясь составом крови тех, кто их сочинил.
Но, по Солженицыну, это «они все (еврейские композиторы-песенники – А. В.) настукали оглушительных советских агиток в оморачивание
Тогда же невероятную популярность, директивно раздувавшуюся прессой, получили молодые музыканты, завоевавшие высшие премии на самых престижных международных конкурсах – в Варшаве, Вене, Брюсселе. Разумеется, эта громкая слава была ими вполне заслужена, но она никак не была адекватна тому месту, которое, в отличие от массовой песни, занимала скрипичная и фортепианная музыка в реальных культурных запросах большинства населения. Однако триумфальные успехи молодого советского искусства на международной арене также входили составной частью в программу, которая предусматривала создание мощного отвлекающего пропагандистского фона в эпоху кровавых репрессий. Но в славословиях, адресованных музыкантам, которые покорили своим искусством весь западный культурный мир, присутствовал особый смысл.
Дело в том, что все они, за очень малым исключением, тоже были евреями. Именно тогда на небосклоне искусства вспыхнули неведомые дотоле имена Давида Ойстраха, Эмиля Гилельса, Якова Флиера, Якова Зака, Елизаветы Гилельс, Розы Тамаркиной, Бориса Гольдштейна, Арнольда Каплана, Михаила Фихтенгольца, Григория Гинзбурга, Марии Гринберг, Татьяны Гольдфарб, Якова Слободкина (чуть позже – Леонида Когана, Беллы Давидович, Юлиана Ситковецкого). Их имена мелькали повсюду – в газетах, журналах, по радио, афишами с их портретами были оклеены стены домов. Сталин наградил их орденами и осыпал денежным дождем.
Вся страна звала четырнадцатилетнего скрипача-лауреата Бориса Гольдштейна его домашним, типично еврейским, именем Буся. Сталин принял его в Кремле и пожелал ему – «замечательному советскому пионеру Бусе, которым гордится весь советский народ», – успехов и счастья. Пожелание свое он даже облек в материальную форму: одесситу Бусе Сталин лично выделил трехкомнатную квартиру в Москве и дал на обзаведение три тысячи рублей – по тем временам огромные деньги[1].
Когда специально выделенная для этого бригада ЦК подбирала Анри Барбюсу, вознамерившемуся написать апологетическую (а если не выбирать выражений, то просто холуйскую) биографию Сталина, эпизод о том, как юный Буся был обласкан вождем и осыпан щедротами с барского стола, был включен в число «фактов, подлежащих обязательному отражению». Этот гимн людоеду был рассчитан не только на западных простаков, но и на «внутренний рынок»: книжонку Барбюса в обязательном порядке изучали в школах, вузах, кружках политпросвещения. Замечательные музыканты с полным основанием принимали знаки общественного внимания и верховного признания, вряд ли осознавая, какую политическую роль им суждено сыграть.
Благодаря выдающимся успехам на международных и всесоюзных чемпионатах молодого шахматиста еврейского происхождения Михаила Ботвинника, который лишь в конце сороковых станет чемпионом мира, огромную популярность обрели тогда и шахматы, причем пресса восторженно отмечала и успехи его коллег: Григория Левенфиша, Исаака Болеславского, Ильи Кана, Григория Бондаревского,
Незадолго до своей смерти Михаил Моисеевич Ботвинник, оставшийся, несмотря на преследования, которым позже неоднократно подвергался, верным советской власти, уверял меня, что Сталин особо покровительствовал ему из-за того, что тогдашний чемпион мира, – русский эмигрант Александр Алехин, слыл убежденным антисемитом. Даже если это и апокриф, то все же весьма знаменательный.
В сознание миллионов как бы непринужденно и ненавязчиво внедрялся образ Сталина – друга всех народов, обеспечившего каждому, независимо от национального происхождения, расцвет всех его способностей и получающего заслуженное воздаяние за результаты своего труда. Не то что вслух, но даже про себя ни один здравомыслящий человек не мог бы упрекнуть Сталина в антисемитизме. Его потайные мысли по-прежнему оставались действительно потайными. Время им выплеснуться наружу еще не настало. Впрочем, собственно национальные проблемы вряд ли тогда занимали его в первую очередь. Ликвидировать подчистую всю «ленинскую гвардию», всех подлинных и мнимых соперников, независимо от их «пятого пункта», нагнать страх на всю страну – такой была первоочередная задача.
Начавшийся сразу же после большевистского переворота террор против всех, кто был не согласен с новым режимом или даже только мог оказаться не согласным, не прекращался ни на один день, но Большим его стали называть лишь после того, как Сталин приступил почти к поголовному уничтожению старых большевиков, а попутно и еще нескольких миллионов людей, воооще далеких от всякой политики, – для всеобщего устрашения. Поскольку же главный удар пришелся все-таки по ленинцам и прочей ангажированной публике марксистской ориентации, то среди обреченных на заклание был заведомо большой процент евреев, составлявших значительную часть партийного, государственного, управленческого, пропагандистского и хозяйственного аппарата.
Евреи все еще занимали руководящие посты в правительстве в качестве наркомов и их заместителей. В состав Совета народных комиссаров в середине тридцатых годов входили Максим Литвинов (Валлах-Финкельштейн) – нарком иностранных дел, Генрих (Иегуда-Генах Гиршевич) Ягода – нарком внутренних дел, Лазарь Каганович – нарком путей сообщения, Аркадий Розенгольц – нарком внешней торговли, Израиль Вейцер – нарком внутренней торговли, Моисей Калманович – нарком совхозов, Моисей Рухимович – нарком оборонной промышленности, Исидор Любимов – нарком легкой промышленности, Александр Брускин – нарком среднего машиностроения, Григорий Каминский – нарком здравоохранения. Евреи – заместители наркомов и начальники главных управлений, входивших в наркоматы, – исчислялись многими десятками. Сталин хорошо знал, что «еврейскому засилью» продолжаться недолго, что в огне близящегося Большого Террора предстоит сгореть многим и многим высоким персонам и что на необычайно высокий процент евреев среди жертв неизбежно обратят внимание и дома, и за границей. Репутация антисемита, естественно, не устраивала великого поборника нерушимой дружбы народов. И он своевременно принял превентивные меры.
Середина тридцатых годов отличается необычайным ростом антиантисемитских судебных дел. И в материнском архиве, и в архиве моего патрона по адвокатуре Ильи Брауде, откуда я своевременно сделал обширные выписки, сохранялось много досье по делам тридцатых годов, связанных с этой темой. К ответственности по обвинению в антисемитизме привлекали даже таких людей, которые, возможно, и не отличались большой любовью к еврейству, но однако же не совершили ничего такого, что должно было влечь за собой непременно кару, предусмотренную Уголовным кодексом.