Из будущей жизни Путинцевых

Кокин Лев Михайлович

Витя высказался по этому поводу с определенностью, заметно обострившейся у него по ходу эксперимента.

Минута перекинуться фразой-другой, как правило, выдавалась за завтраком. Отпивая по глотку свой кофе, Витя просматривал беглые Ленкины заметки и от комментариев, равно как и от вопросов, не считал нужным воздерживаться. На сей раз Ленка, однако, не стала растолковывать ему записанное, как поступала обычно. Точнее, с тех пор как начала эти заметки вести, едва только сделалось ясно, что без них он просто не в состоянии держать под контролем эксперимент. Она не стала на сей раз отвечать на вопросы, отметила только, что его суждения о живописи не более чем показания оптического прибора. От этого замечания не удержалась. А потом заявила, что валится с ног, от постоянного недосыпа все время плавает,

как в тумане, словом, заданный режим для нее не по силам. Добром это не кончится, если не придумать чего-то.

Витя спорить не стал. Что ж тут спорить. Должно быть, она действительно замучилась с ним. Режим в самом деле утомительный для нормального человека. Хотя, впрочем, что считать нормой, пустился он в рассуждения. Треть жизни, потерянную на сон? Умственные способности, не используемые и наполовину? Наконец, помехи, постоянно создаваемые полушариями мозга друг другу? Действуя методом тыка, на ощупь, эволюция столько наворотила... или, может быть, Елена Александровна с ним не согласна? Отвергает с порога самую возможность того, что истинно природную норму именно ему, Путинцеву, удалось приоткрыть?!

Ничего Елена Александровна с порога не отвергала.

– ...Но раз ты не в силах посочувствовать мне, попробуй логически вывести: когда человек спит в сутки часа три, ему необходима смена... Без сменщика я долго не протяну!

– Дневной мозг, по-видимому, вполне справляется с самоконтролем, возразил Витя.
– В надзоре со стороны нуждается, в сущности, только ночной мозг. А ты вполне могла бы отсыпаться днем. Для этого достаточно взять себе отпуск.

Рисковое заявление, если учесть, с какой ревностью относилась Елена Александровна к собственным институтским делам. Тем более это легко было истолковать как умаление их. Брось, мол, все и ко мне наподхват! И все-таки Витя отважился: знал свою Лену.

Ни один из них не имел права забыть: соблюдение режима было первым условием для успеха эксперимента. Чтобы выполнить это условие, поначалу пришлось прибегнуть к хитроумным уловкам. А там вскоре Путинцеву судьба улыбнулась. Не без помощи добрых друзей, а точнее благодаря тому же неподражаемому Теракяну, вышел на некоего превеликого знатока медицины восточной, античной и прочей.

Это теперь достаточно стало, возвратившись из института, прилечь на часок-полтора, чтобы почувствовать себя другим человеком. И одежду из гардероба, вздремнув, выбирал совершенно иную, и душа, по-новому облаченная, жаждала приключений и бурь, и руки зудели. Без рассуждений! Все, что только глаз замечал, все просилось на холст, на картон, на бумагу. И уж ясно, никакого контроля этот новый Витя над собою ни за что бы не потерпел. Ну а Лена была верной подружкой и порою надоедала, так что он старался от нее улизнуть и, когда удавалось, мог под утро обнаружить себя в незнакомом доме и даже городе или даже постели. Между тем навязанный экспериментом режим уже делался как бы собственным биоритмом, и тогда, возвращенный к себе дневному, Витя строго выговаривал Лене, что не уследила за тем, ночным, и, следовательно, допустила в эксперименте пробел. А возможно, и срыв! Оправданий не принимал, не говоря уже об упреках.

Поначалу, однако, было вовсе не просто добиться биоритмизации заданного режима. К счастью, сама природа заранее позаботилась о Путинцеве, протянув для питания кровью к каждому из мозговых полушарий собственную свою жилу. Ну а древнему врачеванию было издавна ведомо, как при помощи несложных манипуляций на этих "артериа каротис" - сонных!
– безо всяких наркозов погрузить в сон человека. Например, скажем, воина - дабы безболезненно вытащить наконечник копья из чресел... Превеликий знаток медицины восточной, античной и прочей обучил Путинцева искусным древним приемам, а уж Витя, наверно за тысячи лет впервые, попытался разделить их на лево - и правосторонние таким образом, чтобы на ночь засыпало одно полушарие, тогда как на день другое.

Так он зажил двойной жизнью, самый первый в роду человеческом бицефал, или, по-простому, двумозгий, на работе оставаясь почти что прежним, без труда узнаваемым коллегами Витей, как всегда погруженным, согласно институтскому плану, в необходимые замыслы, лабораторные опыты и идеи, привычно замкнутый на повседневных

заботах скрупулезный испытатель природы, который между тем вечерами с неотвратимостью смены дня и ночи тайком от коллег превращался, подобно уродливой гусенице, что становится яркой бабочкой, в ослепительного человека искусства. На выставку его картин в любую погоду выстраивались хвосты, корреспонденты брали у счастливцев-зрителей интервью, а критики-искусствоведы с чьей-то легкой руки принялись рассуждать о наступлении - после эры кибероботехнизма, до сих пор представлявшейся бесконечной, - Нового ренессанса, имея в виду, что Старый приходился по современному летосчислению на середину второго тысячелетия. Разлетелись слухи, будто Художественный совет собирается объявить Путинцева лавреатом года, По традиции присуждению Лавров предшествовало широкое публичное обсуждение. С каждым разом становилось труднее отбояриваться от многочисленных приглашений, просто счастье для Вити, что удалось подавить Ленкин бунт в зародыше, на подобные мероприятия отправлялась она, благо отпуск еще продолжался, и о том, что ему наступит конец, не хотелось даже и думать.

Но Путинцев все же не избежал худсовета. Тот собрался для подведения итогов.

Заседание назначили на десять утра. В институте Витя сказался нездоровым, он вернулся домой переодеться и захватить с собой Ленку. И на сей раз крепко надеялся на нее. Разумеется, внешность дневного, левополушарного Вити не так-то мудрено было скрыть под экстравагантным костюмом - свободная блуза, пестрый шейный платок... пресловутый стиль боз-ар не позднее двадцатого века. Но ведь внутренне он оставался самим собой, экспериментатор, аналитик, рационалист. Как бы чуткие члены Совета не учуяли инстинктивно подлога, опасения были отнюдь не напрасны. И однако же все обошлось - благодаря Ленке. Взволнованная обилием восторженных слов, она, должно быть, своими эмоциями, как панцирем, обволокла невозмутимого Витю. Обсуждения, в сущности, не было, одни дифирамбы, и, казалось, тянуться им до скончания веков. Триумф наследника Гойи и Босха!
– вот так восприняли это присутствующие, все, за исключением двоих. Лена с Витей проникли на большую глубину. Это был и на самом деле триумф, - но научного эксперимента.

Между тем приближался вечер, то есть час превращения. Оборвав очередного хвалителя, без пяти минут лавреат поднялся, суховато поблагодарил всех и, ничего оригинальнее не придумав, как сослаться на нездоровье, не дождался конца, уехал. Непорядок, чепэ! Ведь Совет завершало голосование и торжество - увенчание новоявленного лавреата!.. К торжеству готовились, существовала традиция, отшлифованный ритуал, в конце концов это был общий праздник, чествование Искусства, и вдруг перед самым поднятием занавеса главное действующее лицо исчезает!.. Но менять что-либо, увы, было поздно. И деваться уже некуда, столько наговорили. А у Путинцева тоже выбора не оставалось, биоритм не допускал отступлений. С превеликим трудом успел Витя добраться до койки. Что касается Лавров, их с достоинством приняла по поручению художника Ленка.

Институтских его поклонников лавреатство окончательно вывело из равновесия. Так и не забывшие случая с Теракяном, коллеги не желали теперь знать никаких отговорок. Подавай им близнеца-брата, и баста! Отпуск Ленкин был на исходе, на продление рассчитывать не приходилось, а это неминуемо означало, что эксперименту так или иначе конец. Посоветовавшись с Ленкой, взвесив все за и против, Витя сдался, назначил день встречи. Разумеется, именно день, а не вечер. Причуды знаменитости служили аргументом неоспоримым. Раскрывать же коллегам истинную причину, само собой, Витя не торопился. Втайне надеялся, что, может быть, в последний момент еще воспротивится институтское руководство.

Энтузиасты, однако, готовы были смести любое препятствие. Выставку из Дома художников перевезли в институт, в конференц-зал. Отпечатали многокрасочную афишу с крупной надписью на фоне репродуцированного портрета Теракяна; научный сотрудник В. Путинцев представит собравшимся лавреата художника В. Путинцева. Разослали пригласительные билеты. В результате в назначенный день в зале яблоку негде было упасть. Вообразите разочарование этих настроенных на праздник людей, когда научный сотрудник В. Путинцев появился на сцене без обещанного лавреата.