Из чего созданы сны
Шрифт:
— Этот Роланд и другой, фотограф, эти несчастные грешники. Они еще обеими ногами на этом свете.
— Но и для них есть надежда, — сказал свидетель Иеговы. На нем была бело-серая полосатая роба, похожая на пижаму, с полинявшими полосками на штанинах. В одной руке свидетель Иеговы держал красную книгу.
— Вы только предполагаете? — неуверенно спросила фройляйн Луиза. — Или точно знаете?
— Мы всё еще так мало знаем, — сказал украинец, в тужурке, в брюках из рубчатого плиса и убогих сапогах на деревянных подошвах. Лицо его было похоже на пашню,
— Но вы верите в это? — спросила фройляйн. — Вера надежнее, чем знание.
— Да, мы в это верим, — откликнулся поляк. — Но не это важно. Луиза должна верить, только она сама, — настойчиво говорил поляк. Он тоже все еще носил свою униформу, сильно потрепанную.
— Все зависит от того, что ты хочешь сделать, — сказал немецкий студент, самый молодой из всех. Он был в сером тиковом костюме и грязных сапогах, доходящих до икр. Студент был единственным, кто обращался к фройляйн на «ты». Все остальные говорили о ней в третьем лице. Фройляйн Луиза посмотрела на студента и снова почувствовала, как он трогает ее сердце. Этот юноша напоминал ей о чем-то, что было в ее долгой жизни. Она никогда не могла вспомнить, о чем именно, и в этом неясном воспоминании была неутихающая, но сладкая боль.
— Наша Луиза хочет ехать в Гамбург, — сказал студент. — Как можно скорее. Она уже надела свое зимнее пальто и прихватила свою сумку, потому что она так торопилась. Нужно ей ехать в Гамбург? Мы одобряем?
Остальные молчали.
— Дети! — страстно воскликнула фройляйн Луиза. — Дети! Они же оба были только детьми… мой бедный Карел… и Ирина тоже! Карела они у меня убили, Ирину они у меня похитили и увезли — Бог знает, куда! Я не могу этого допустить! Я не хочу этого допустить! Я… — Ей не хватало воздуха. — …Я должна найти Ирину, и я должна найти человека, который убил Карела! И этого человека нужно спасти! Потому что он убил! Это обязательно должно у меня получиться, чтобы мой мертвый Карел мог его простить и избавить! И потому этот человек должен покинуть этот мир!
А одиннадцать мужчин молчали.
— Вы считаете точно так же! — воскликнула фройляйн, все больше и больше выходя из себя. — Вы же знаете, что я права! Что есть высшая справедливость! И что она никогда не свершится, если я об этом не позабочусь!
А одиннадцать мужчин смотрели на нее и молчали.
— Говорите же! — закричала фройляйн рассерженно. — Если вы не заговорите, зло снова победит! Несправедливость и произвол будут снова господствовать на этом свете, на котором и вы пострадали до вашего избавления!
Штандартенфюрер СС, рослый человек с длинным узким лицом, у которого когда-то была майонезная фабрика в Зельце под Ганновером, печально сказал:
— Я не страдал. Я приносил страдания невинным.
На штандартенфюрере была черная униформа и высокие сапоги.
— Ты же это признал, — утешая его, произнес голландец. Голландец был одет в старый цивильный костюм и рубашку без воротника.
— Невинные,
— Ну, так, — упавшим голосом ответил штандартенфюрер.
— И ты вместе с нами лежишь в болоте, — подвел итог поляк.
— Не вместе с вами, — возразил штандартенфюрер опечаленно. — Нет, не вместе с вами.
Фройляйн понимала, что он имел в виду. Других, когда они умирали, нацисты просто бросали в болото в мешках, заложив туда несколько камней. Штандартенфюрер встретил свою смерть, когда лагерем управляли британцы. Они подыскали для этих целей место позади лагеря, где почва была потверже, выкопали там могилы и опускали туда мертвых пленных нацистов в деревянных гробах. Это и имел в виду штандартенфюрер, когда говорил, что лежит не вместе с друзьями.
— Ты лежишь в том же болоте, что и мы, — сказал русский. — Ты умер там же, где и мы. Какая разница — мешок с парой камней или деревянный гроб в могиле? Вообще никакой!
— Там, где мы сейчас, там все люди равны, — добавил украинец.
— Ну так сделайте же теперь так, чтобы справедливость восторжествовала! — закричала фройляйн нетерпеливо, страшно нетерпеливо.
— Справедливость — не наше дело, — сказал американец.
— Нужно отказаться от этой мысли, — сказал русский.
— Почему? — прокричала фройляйн Луиза.
— Потому что это вредно для справедливости, — ответил голландец.
Это окончательно вывело фройляйн из себя.
— Для справедливости вредно только то, когда ничего не происходит! — закричала она. В следующую минуту все поплыло у нее перед глазами, а когда картина вокруг прояснилась, одиннадцать мужчин исчезли, и фройляйн Луиза увидела вокруг себя одиннадцать старых чахлых ветел. Она вдруг почувствовала, как она одинока, абсолютно одинока, далеко-далеко на болоте.
— Не надо! — закричала она в ужасе. — Не надо, не-ет… Не уходите… Вернитесь…
Но никто из одиннадцати не вернулся.
Тогда фройляйн Луиза упала на колени, в отчаянии сжала руки и прошептала:
— Я кричала… Я сама виновата в том, что они исчезли… Я кричала… А если я кричу, они исчезают…
Над болотом пролетела на ночные учения эскадрилья «старфайтеров». На фюзеляже и на несущих поверхностях самолетов мигали красные, зеленые и белые позиционные огни, но фройляйн их не видела. Она так глубоко ушла в себя, что ее сложенные руки и лоб касались земли. Всхлипывая, она шептала:
— Простите меня… Пожалуйста, простите меня… Я больше никогда не буду кричать… Только вернитесь… Вернитесь ко мне… Я ведь так одинока… И вы мне так нужны… Умоляю вас, ради Христа, вернитесь…
Порыв ветра прошелестел над ней, и к своему бесконечному облегчению — о, миг блаженства! — она услышала голос голландца:
— Мы здесь, Луиза.
23
— Простите мне, пожалуйста, что я кричала, — произнесла фройляйн. Ее друзья кивнули.