Из цикла о Касьяне Пролеткине

Скаландис Ант

Неожиданно меж двух ручьев открылся черный провал. Две оказавшиеся рядом гориллы сорвались в него, а остальные, визжа от ужаса, бросились врассыпную. Провал был черным, как пустота Вселенной, и, если бы не упавшие в него писсяусы-гориллы, Касьян мог бы принять образовавшуюся дыру просто за пятно мрака, настолько плоским казался этот вход в ничто. Черный провал втянул в себя все следы жуткого пиршества и медленно закрылся. А писсяусов уже и след простыл, и безмятежно-розовая гладкая поверхность вновь простиралась до самого горизонта в томительном однообразии, словно ничего и не происходило.

Пролеткин призадумался. Хортесита задала ему задачку не из легких. На машинный мозг надеяться не приходилось: слишком мало информации, слишком она беспорядочна. Кумекать надо было собственным серым веществом. Касьян вновь сделал себе кофе, сотворил блюдо кукурузных хлопьев и принялся кумекать.

"Мигель слов на ветер не бросал, - думал Касьян.
–

И если есть запись о противоядии, значит, противоядие было. Меж тем Мигель искусан насмерть писсяусами-гориллами. Значит... Значит, все очень просто: Мигель случайно оказался рядом во время мрачного пиршества писсяусов, и либо брызги планетных выделений попали на его скафандр, либо майор Хортес подвернулся под горячую лапу волосатого аборигена. Ну а потом - черный провал, и, надо думать, это не что иное, как выход в надпространство. Ну а потом..."

Касьян не знал, что было потом. И значит...

Весь вечер просидел Касьян перед иллюминатором, играя в шашки со своим дрессированным мышонком Васей, слушая музыку и поедая на пару с Васей продукты из корабельных запасов. Но Хортесита оставалась спокойной, никаких происшествий, только редкие комарики стукались порой в толстый сапфировый иллюминатор. Касьян любил отделывать свои апартаменты под старину, и все иллюминаторы супербота были выполнены из лейко-сапфира, а не из модного ныне фото-лита.

Ночью Пролеткин прозондировал пространство над "Кабану" и обнаружил, что пути наверх нет. Капитан Пролеткин был в ловушке. Ждать, пока вновь откроется безопасный туннель на орбиту - дело неблагодарное, а рваться напролом через хронобурю - себе дороже. При хортеситской интенсивности гравитационных вихрей ни один компьютер не мог бы гарантировать корректировку курса, а выскакивать наугад в произвольную точку на оси времени Касьян считал ниже своего достоинства. Зондирование пространства лишний раз убедило его в правильности собственной идеи, и спать он лег со спокойной душой.

Наутро Касьян вновь подсел к окну в полной готовности к выходу наружу. Мысль об исследовании ближайших окрестностей он оставил сразу после укуса меленького писсяуса (эксперименты над собственным организмом не входили в планы знаменитого контактеро), и потому предполагавшийся выход на поверхность должен был стать последним.

Касьяну повезло. Не прошло и часа, как полетели с багровых небес Хортеситы тучи маленьких злобных зверьков - и давешний спектакль развернулся во всей своей красе. Касьян проверил все системы жизнеобеспечения скафандра, подхватил рюкзачок с провизией и приборами, бросил туда три бортжурнала: свой, Мигеля и один пустой, посадил в карман мышонка Васю, тихо сказал: "Прости-прощай, "Кабану", и вышел под открытое небо.

Очередная расправа происходила на этот раз еще ближе к кораблю, и яркие красные ручейки затекали на бордово-черную лепешку под суперботом и собирались лужицами вокруг его опор.

Писсяусы как бы совсем не обращали внимания на Касьяна, а он стоял, широко расставив ноги, с абсолютерами в обеих руках и ждал дальнейшего развития событий.

Ему снова повезло. Черный провал в надмирные сферы разверзся как раз в двух шагах от того места, где он стоял, и Касьян успел подстрелить трех лохматых гигантов, которые, не сделай он этого, могли бы свалиться в бездну раньше его. Из колодца, куда прыгнул Касьян, не было видно красного неба Хортеситы, и не потому, что края его уже сомкнулись, - просто, пересекая плоскость черноты, падающий попадал в небытие. Чутьем старого галактического волка Касьян почуял чудовищное искривление пространства - порядка миллионов риманов. А когда катаклизм завершился и капитан Пролеткин ощутил на своем теле направленную силу гравитации, а под ногами нечто достаточно твердое, он решился наконец разорвать первозданный мрак небытия светом мощной лампы своего любимого фонаря на внутриядерных батарейках, переделанного им в свое время из габаритной фары межпланетного танкера, и обнаружил себя внутри не совсем правильного эллипсоида, образованного тонкой полупрозрачнойпленкой, оказавшейся на поверку необычайно прочной и упругой, за которой во всех направлениях маячило нечто неопределенно-красное, влажное и дышащее. Пытаться разорвать пленку лучом абсолютера было бы не только нетактично по отношению к пожравшей Пролеткина планете, но и просто опасно, тогда как в маленьком, услужливо предоставленном ему эллипсоиде было достаточно уютно. И проанализировав свои ощущения, Касьян лег на пол (сила тяжести четко разграничивала пол и потолок в его новом доме), подложил под голову рюкзачок, вытащив из него все твердые предметы, засек время по хронометру и загасил фонарь. Касьян умел погружать себя в сон усилием воли, поэтому никогда точно не знал, ощутил ли уже желание спать или еще нет. Но когда через двенадцать часов он проснулся, то с поразительной ясностью осознал, что не хочет не только есть, но даже пить. Еще через двенадцать часов у него так и не появилось

желания ни есть, ни пить, ни спать - ничего! А еще через двадцать четыре часа, просидев почти все это время в темноте и размышляя, он понял, что больше у него не будет никаких плотских желаний и ныне, и присно, и во веки веков. А за стенками эллипсоида едва уловимо шевелилась непонятная жизнь, и было почему-то такое чувство, что эллипсоид растет, хотя на глаз он совершенно не изменился, и Касьян знал почему: потому что сам он растет вместе с эллипсоидом. Как это, Касьян объяснить не мог. Он многого не мог объяснить в своем теперешнем положении, но в главном его гипотеза подтверждалась: Касьян находился в центре эмбриона, псевдоэмбриона, как он назвал его, и, отделенный от всего мира прозрачной стенкой загадочного эллипсоида, оказался вне времени, то есть в его организме приостановились все процессы, кроме высшей нервной деятельности. Сердце, впрочем, билось, как всегда, и дыхание было, но потребление кислорода упало почти до нуля, приборы показывали, что он выдыхает практически тот же состав атмосферы, который вдыхает. А снаружи, судя по всему, жизнь текла в своем обычном темпе.

И капитан Пролеткин вычислил, что срок его заключения равен, таким образом, девяти месяцам. Подобно Сервантесу, он решил не терять времени. У великого контактеро было о чем поведать миру, и за долгие месяцы заключения пустой бортжурнал от корки до корки покрылся ровным убористым почерком. Так родились знаменитые "Внутриутробные записки капитана звездной разведки Касьяна Пролеткина".

А пока Касьян писал, время от времени гася свет и укладываясь спать, хотя спать ему совершенно не хотелось, он не уставал физически, просто боялся сойти с ума от девяти месяцев непрерывной литературной работы, - так вот, пока он писал, эмбриональные процессы шли полным ходом. Эллипсоид перестал быть эллипсоидом, прозрачная пленка вокруг Касьяна причудливо изменяла свои очертания в полном соответствии с картинками из учебника биологии, пройдя путь от хвостатого головастика до обезьяноподобного существа. На соответствующем этапе возникла пуповина, и по ней побежала кровь, и Касьян увидел, что прозрачные стенки его каземата двухслойны и что, растекаясь между слоями, кровь медленно растворяется в пустоте. Шли месяцы, и за пять дней до рассчитанного Пролеткиным срока, когда он, еще не завершив последнего рассказа, уже начал писать на обложке бортжурнала, ибо чистых страниц больше не было, литературную деятельность пришлось прервать: начались родовые схватки. Псевдоэмбрион трясло и бросало, и твердые предметы, извлеченные Касьяном из рюкзака, сыпались в беспорядке со всех сторон и понаставили ему шишек и синяков, так как впервые это началось во время сна. Пришлось собрать все эти вещи, рюкзак закинуть за плечи и в томительном ожидании, нарушаемом головокружительными падениями, сидеть и смотреть по ту сторону прозрачной силовой пленки. Касьян уже понял, что это не вещество, а просто силовое поле, идеально изолирующее его от организма, в который он помещен. Через пленку поля он увидел, как схлынула окружавшая эмбрион жидкость и устремилась в темный узкий туннель, и стенки поля стали сжиматься, теряя форму младенца, а вход в туннель расширился, и Касьяна увлекло в него, и тогда поле исчезло, а Касьян задохнулся и зажмурился от внезапно навалившихся запахов, звуков и ощущений и, помогая себе руками и ногами, рванулся наружу.

Роженица кричала, а Касьян выскочил мокрый, радостный, отфыркиваясь, сбросил рюкзак, выхватил из кожухов свое космическое оружие и салютовал в потолок. Медсестры попадали в обморок, врач метнулся к склянке с фомальгаутским спиртом, а роженица приподнялась на локтях и, увидев Касьяна, деловито отряхивающего скафандр, сразу перестала кричать, улыбнулась и проговорила:

– Ой, какой хорошенький!

– Здравствуй, мама!
– сказал Касьян. Мама была совсем молодой - лет семнадцать, не больше.

– Здравствуй, сынок, - ответила она.

Сестры лежали на полу не двигаясь, врач, уже глотнувший спирта, обалдело смотрел на происходящее и тоже не решался пошевелиться.

– Как вас зовут, мама?
– спросил Касьян,

– Пролеткина Мария Ивановна, - солидно ответила юная роженица.

– Что?!
– заорал Касьян, и в этот момент мир вокруг него стал стремительно уменьшаться. Черпая энергию из надпространства, капитан звездной разведки вместе со своим рюкзаком вырос до нормальных размеров, лихо спрыгнул с постели и вопросил, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Да знаете ли вы, кто я такой?!

– Знаю, - ответил врач, уже пришедший в себя.
– Вы - контактеро первого класса Касьян Пролеткин. Но эта девочка не ваша мать. Просто случайное совпадение.

– Слава богу, - выдохнул Касьян.

Хотя роженица была совсем не похожа на его мать, в какой-то момент Пролеткин действительно испугался, что заброшен в прошлое.

– Простите, а в каком смысле Мария Ивановна девочка?
– спросил Касьян, удивленный таким обращением к женщине в родильном доме.