Из цикла рассказов «Там, где будет мой дом»
Шрифт:
Мерзко, мерзко думать о смерти — лучше уж думать о тех, кого она успела похитить. Вспоминать, какими они были при жизни. Внезапно Шеккиху представилось лицо его бабушки. В паутине трещинок на потолке проступили морщины, сам собой возник пристальный взгляд — Шекких даже смигнул, но видение не исчезло. А он-то думал, что и вовсе забыл ее за давностью лет. Оказалось, все он помнит — и проницательную улыбку, и скрюченные старостью пальцы, и шаркающую ревматическую походку, и даже обыкновение вставать с места со словами: «Ну я ж тебе, мерзавке, покажу!» Странные шутки шутит память с человеком! Слышал эти слова Шекких несчетное количество раз — а понял их только теперь. Мальчиком он дивился, отчего бабушка постоянно беседует сама с собой, да еще
Забавно даже… неужто старенькая бабушка — лучший боец, чем он сам? А ведь так оно по всему и выходит. Правда, у него нет опыта подобных боев, а у бабушки подобного опыта было с лихвой, на троих таких, как Шекких, наберется. Да и мудрости у нее было хоть отбавляй. В детстве Шекких только рот кривил, когда бабушка бралась учить его уму-разуму… теперь бы послушать ее ехидные сентенции и странные притчи!
А притчи, и точно, были странные. Взять хоть эту историю про одноногого бегуна. Кто не слышал сказки о человеке, который мчался быстрее ветра — да-да, том самом, что передвигался на одной ноге, а другую подвязывал? Сказочный бегун и на одной ноге передвигался быстрее, чем все прочие — на двух, и ногу подвязывал, чтобы, сделав пару шагов, не убежать нечаянно на край света. А вот бабушка утверждала, что знавала этого бегуна, И что ногу он подвязывал не для того, чтоб уберечься от последствий своей волшебной быстроты, а совсем по другой причине. Просто отнялась у него эта нога, вот и весь сказ. Причем бабушка говорила, что бегуном он тогда только и заделался, когда остался при одной ноге. Раньше-то он бегал не быстрее прочих, резвостью особой не отличался. А вот как стряслось с ним несчастье, бедолагу злость разобрала: как, мол, это так, да неужто ж я больше никогда ходить не буду? Нет уж, врешь — буду! Не ходить — бегать буду! А если кто не верит — утрись, почтеннейший… а я все равно буду, вот тебе же назло и буду! Это уже потом про него сказки слагать стали… а со временем и вовсе забыли, почему бегун — и вдруг одноногий. А поначалу ему ох как неласково пришлось. Шаг — и носом в пыль, другой — и опять мордой в лужу, а то ведь и о камешки… небось, к тому времени, когда калека стал бегуном, у него на роже больше мозолей наросло, чем на пятке: легко ли эдак оземь грохаться?
А чем ты от него отличаешься, Шекких, внучок любимый? Не ты ли восхищался им втайне — в полной, между прочим, уверенности, что и сам смог бы сделаться бегуном ничуть не хуже, если нужда случится? Так ведь она и случилась — разве нет? Так чего же ты ждешь, одноногий бегун? Делай свой первый шаг… И тебе куда как легче: не следят за тобой насмешливые глаза бывших друзей, не звучат за твоей спиной ехидные голоса, с деланным сочувствием обсуждая каждое твое падение. Ты один, и тебя никто не видит, некого тебе смущаться. Никто тебе и слова не скажет — тишина кругом…
А в тишине и вообще хорошо принимать решения…
— Ах ты рожа чернильная! — взревел Шекких, и толстоморденький майор конвульсивно вздрогнул.
Обвинение было не совсем безосновательным. Мгновением назад Шекких так грохнул кулаком по столу, что деловые бумаги содрогнулись и поползли куда-то в сторону, а чернильница подскочила на добрый вершок, и по дороге встретилась с майором. Шекких нимало не преувеличил: рожа у майора сделалась и впрямь чернильная.
— Печать тебе требуется? — зловеще осведомился Шекких. — Так ты мне только скажи, на какое место ее тебе поставить, а я уж мигом! Так поставлю — за всю жизнь не отскоблишь!
Боевой
— Рядовой Шекких — смир-но!
Не оборачиваться на голос Шекких уже научился: две или три попытки ограничиться простым поворотом головы окончились для него такой раздирающей болью, что он и не пытался повторять их. Он нехотя отпустил майора и повернулся весь очень естественным на первый взгляд движением. Шекких несколько дней учился этому плавному развороту, упорно избавляясь от малейшей нарочитости. И подумать только, в какую минуту пришлось воспользоваться этим отработанным до безупречности движением! Ничей окрик не заставил бы Шеккиха выпустить толстопузого майора и повернуться… ничей — кроме этого. Те, кто служил под командованием полковника Кейриста, никогда не забудут его голоса. Не ум даже — само тело помнит, что надо сделать, когда этот голос велит тебе: «Шагом арш!» Полковник чуть приподнял брови и посмотрел на Шеккиха долгим бесстрастным взглядом. Шекких замер, словно его за ноги к полу приколотили. Никто так не умел пригвождать взглядом к месту, как полковник Кейрист. У него даже и глаза были серые с рыжинкой, словно ржавые гвозди.
— Рядовой Шекких, — скучным тихим голосом произнес полковник Кейрист, разворачиваясь, — потрудитесь следовать за мной.
И Шеккиху поплелся следом за ним, хотя полковник формально и не был уже его командиром, а значит, не мог требовать беспрекословного подчинения, пусть он и старше по званию. Будь то не Кейрист, а другой какой-нибудь полковник, Шекких стал бы артачиться и огрызаться, взывать к воинской чести и здравому смыслу… но попробуй же ты огрызнуться, когда приказывает полковник Кейрист!
Ярость Шеккиха была так велика, что он все же попробовал — не прилюдно, конечно, с глазу на глаз. Раз десять он порывался выплеснуть свой гнев на давешнего майора, и даже рот открывал — но всякий раз Кейрист взглядывал на него, и слова застревали у Шеккиха в глотке. Наконец он сдался и опустил глаза.
— Ну? — язвительно поинтересовался полковник. — Ты, кажется, что-то хотел сказать?
Шекких смолчал.
— Ах нет, — краешком рта усмехнулся Кейрист. — Каюсь, запамятовал — ты ж под трибунал хотел.
Он умолк и снова смерил Шеккиха взглядом.
— Ты что, забыл, что бить морду старшим по званию не дозволено? Совсем ты со своими эльфами одичал. Три года, как я тебя не видел, а ты все такой же дурак.
Прав полковник Кейрист, прав, как всегда. Случись ему появиться мгновением позже — и трибунала Шеккиху не миновать. Герой трех победоносных кампаний, один из лучших разведчиков-диверсантов «Шелеста» — под трибуналом… и все из-за жирной тыловой крысы. Впрочем, с героями это нередко случается, если образумить некому. Шеккиху еще повезло, что полковник спас его от такой судьбы… хотя что лучше — трибунал или полковник Кейрист — это вопрос весьма сложный.
— У тебя только с ушами не в порядке или с головой тоже? — спросил внезапно полковник.
Шекких ответствовал ему остекленелым взглядом: хотя способность полковника Кейриста раздобывать сведения за ничтожно малый срок и была совершенно сверхчеловеческой — а может даже и сверхэльфийской, — но все же когда он и на этот раз-то ухитрился?
— Ты хоть мне-то дурочку не заправляй, — поморщился Кейрист. — Я же видел, как ты на мой голос повернулся — всем телом. Раньше тебе в том нужды не было.