Из двух зол
Шрифт:
— Наверное.
Его пальцы почти не гнулись, и он ничего не ощущал, но прижать карандаш к карте он еще мог. Кесслер пододвинул карту поближе, и перед глазами Боулдена возникла знакомая местность. Некоторые подробности он различал даже лучше, чем в натуре, потому что на карте не было тумана. Когда он внес несколько поправок, Кесслер снял с него очки и убрал карту.
— Полеты туда нужно будет прекратить, пока мы не найдем надежного лечения. А вы не заметили там каких-нибудь особенностей?
— Это все горы.
— Следовательно, на равнине нам, пожалуй, опасаться нечего. А какие-нибудь животные там
— Близко ко мне ни одно не подходило. Разве что птицы…
— Переносчик, вероятнее всего, какое-нибудь насекомое. Ну, искать хозяина и переносчиков — это наше дело. А вам нужно беречь силы. Здесь вы в такой же безопасности, как и на Земле.
— Вот именно, — ответил Боулден. — А где моя зверушка?
Доктор засмеялся.
— Тут вы пожали лавры. Биологи точили зубы на это животное с тех самых пор, как мельком увидели их в туземном лагере.
— Пусть глядят на него, сколько им хочется, — заявил Боулден. — Но и только. Это личный подарок.
— А вы уверены?
— Так сказал абориген, который мне его дал.
Доктор вздохнул.
— Я им передам. Их это не обрадует, но мы должны считаться с обычаями аборигенов, если хотим наладить с ними сотрудничество.
Боулден улыбнулся. По крайней мере полгода его зверушке ничего не будет угрожать. Любопытство биологов можно понять, но на новой планете у них найдется много других способов его удовлетворить. А зверушка принадлежит ему. Странно, что за каких-то два дня он успел так привязаться к мохнатому зверьку. И ведь это редкость — человек сталкивался с подобными приятными сюрпризами, не чаще, чем на одной планете из пяти. Это бесполезное, абсолютно бесполезное существо обладало тем не менее одним неоспоримым достоинством: между ним и человеком сразу же возникала взаимная теплая симпатия. Да, в нем человек обретал друга.
— Отлично, — сказал Боулден вслух. — А все-таки — где моя зверушка?
Врач пожал плечами, но это движение было почти незаметным в бесформенном защитном комбинезоне.
— Не могли же мы ей позволить бегать по улицам! Она в соседней палате, где за ней ведется наблюдение.
Боулден понял, что медик озабочен гораздо больше, чем старается показать. В маленькой больничке не было помещения для лабораторных животных.
— Этот зверек — не носитель, — сказал он твердо. — Я заболел до того, как мне его подарили.
— Да, мы знаем. Но чем? И даже если вы правы, животное соприкасалось с вами и могло превратиться в источник инфекции.
— По-моему, обитателей планеты эта болезнь не поражает. Аборигены бывали во всех местах, где я приземлялся, и они, по-видимому, ею не болеют.
— Разве? — сказал врач, вставая. — Может быть. Но делать окончательные выводы пока еще рано.
Подойдя к двери, он извлек из стены шнур и подключил его к своему комбинезону, а затем расставил ноги и раскинул руки. На мгновение комбинезон раскалился добела — лишь на мгновение, и все же, несмотря на теплоизоляционную прокладку, это, вероятно, была малоприятная процедура. А ведь ту же операцию предстояло повторить снаружи. Нет, медики явно предпочитали не рисковать.
— Попробуйте уснуть, — сказал Кесслер. — Если в вашем состоянии произойдут какие-нибудь изменения, позвоните. Даже если они покажутся вам совсем незначительными.
— Хорошо, — ответил Боулден.
И
Сестра вошла настолько бесшумно, насколько позволял защитный комбинезон. Но Боулден проснулся. Был уже вечер. Он проспал почти весь день.
— Вы — которая из них? — спросил Боулден. — Хорошенькая?
— Сестры тогда хорошенькие, когда больной их слушается. Ну-ка, проглотите вот это.
Он узнал Пегги, но с сомнением посмотрел на то, что она ему протягивала.
— Как? Целиком?
— Конечно. Вы только проглотите, а уж вытащу его я сама. Зонд вам вреда не причинит.
Пегги начала водить по его телу маленьким прибором, поглядывая на циферблат, который держала в другой руке. Он знал, что показания фиксируются прямо на диаграмме где-то в другом помещении. По-видимому, это был прибор для измерения биотоков, который позволял косвенным образом следить за развитием болезни. Значит, они уже разработали новые диагностические методы! Эх, если бы они настолько же продвинулись и с лечением!
Сестра умело извлекла зонд, посмотрела на шкалу и положила его в приемник на стене. Затем она поставила на тумбочку поднос и велела Боулдену поужинать. Он хотел расспросить ее, но она так настаивала, что он должен был подчиниться. Врачи учли, что он частично парализован, и еда была жидкой. Возможно, она отличалась особой питательностью, но показалась ему удивительно невкусной.
Сестра убрала поднос и села возле его постели.
— Ну, теперь мы можем и поболтать, — сказала она.
— Что происходит? — резко спросил Боулден. — Когда меня начнут лечить? Ведь пока мне еще не сделали ни единого укола.
— Я не знаю, что подыскивают для вас врачи. Я же просто сестра.
— Не морочьте мне голову, — рассердился он. — Вы тоже доктор и в случае необходимости могли бы заменить Кесслера.
— Ну, хорошо, будь по-вашему, — ответила она весело. — Но мой врачебный диплом действителен только на Земле, а право практиковать тут я получу, не раньше, чем закончу инопланетную практику.
— Про Ван-Даамас вы знаете не меньше других!
— Не спорю, — ответила она. — Только не нужно волноваться. Я думаю, вы и сами догадываетесь: ни антибиотики, ни необиотики не дали положительного результата ни порознь, ни в сочетании друг с другом. Мы ищем чего-то совсем нового.
Да, он должен был догадаться — и все же он продолжал надеяться. Поглядев на бесформенную фигуру у кровати, Боулден представил себе Пегги в обычном костюме. А может быть, он как личность их уже не интересует? И они работают над тем, как предотвратить эпидемию?
— Как же оцениваются мои шансы?
— Выше, чем вы полагаете. Мы ищем дополнительный фактор, который обеспечит антибиотикам действенность.
Про это он не подумал, хотя к такому средству прибегали нередко, особенно на необжитых планетах. Он слышал, что распространенная в системе Центавра вирусная инфекция была побеждена, когда один из антибиотиков начали сочетать с аспирином, хотя в отдельности они не оказывали абсолютно никакого действия. Однако установить, что именно следовало добавлять к тому, другому или третьему антибиотику, можно было только путем бесчисленных проб. Это требовало времени, а времени у него не было.