Из джунглей
Шрифт:
Аши смеётся. Страх покинул его сердце.
Аши и дхангу стоят на краю оврага. Аши удивлён собственными поступками: он касался дхангу, подавал ей руку, поддерживал её, чтобы она могла подняться наверх. Его пальцы помнят её горячее тело. Её тело твёрдо, как у питона: под нежным атласом кожи — стальные змеиные мускулы. Дхангу — хищное растение, повилика и мухоловка, дхангу — змея, удущающая и жалящая.
Но Аши не боится стоять рядом с демоном. Он смотрит, как в её отросших зелёных кудрях раскрываются бутоны крохотных розовых цветов — и это приятно.
О том, как прекрасны, сильны, неистовы, беспощадны, но всё равно прекрасны порождения джунглей. О том, что дхангу права: джунгли прекрасны. И эти мысли всё меняют, даже то, что касается жизни и смерти.
Аши чувствует себя перерождённым. Он каким-то образом, не проходя через смерть, поднялся на новую ступень бытия. Он ещё не осознал всё до конца, но ощущает перерождение всем телом, как лёгкость и силу. Аши решил бы, что это чары дхангу, но чувствует, что лёгкость и сила пришли не извне, а из глубины его собственного существа, будто раньше лежали где-то на дне души, как в тюрьме-колодце, закованные в цепи. Аши весело.
— Как же ты попала на дно оврага? — спрашивает Аши.
— За мной охотились, — говорит дхангу. — И я охотилась. Это — охотничья неудача. Если бы не ты, моё тело стало бы плотью джунглей. А как ты попал сюда? Я была удивлена, учуяв присутствие неподалёку человека из деревни — одного.
— Я разыскивал свою буйволицу, — говорит Аши. — Мне кажется, я слышал её голос. Но теперь уже тихо, вокруг лишь голоса джунглей. Её уже сожрали древесные коты, или чёрный тигр-убийца пришёл из чащи. Мне очень жаль её. И мои маленькие сёстры останутся без молока.
Уголки губ дхангу вздрагивают, будто ей тоже жаль человечьих детей.
— Знаешь, что? — говорит она. — Иди на деревенское пастбище. Ты легко найдёшь дорогу по собственным зарубкам. Мы встретимся на краю выгона; я попробую отыскать твою буйволицу. Если ты не хочешь моего тела и моего золота, я отдам тебе твоё, — говорит дхангу и смеётся.
Аши кивает. Он не верит дхангу, но рад такой развязке. Это — лучшее, что могло бы случиться. Этот намёк на жест доброй воли.
Дхангу дотрагивается птичьим когтем до щеки Аши. Аши касается пальцем её щеки. Они расходятся в разные стороны. Аши идёт по тропе, которую себе выломал, и думает о похоти, жестокости и золоте. Как о далёком и чужом. Ему почти хорошо, его огорчает только гибель буйволицы.
Но даже это уже не кажется облаком мрака, нависшим над головой. У Аши откуда-то взялись силы надеяться на лучшее. Он срывает одуряюще благоуханный белый цветок и втыкает себе в волосы. Аши — чеканщик по меди. Он найдёт способ заработать.
После зелёного сумрака джунглей на выгоне очень светло, но день начинает клониться к вечеру. Аши смотрит на солнце, склонившееся к горизонту, и небо, налившееся синевой и бледной розовостью. Садится под дерево, на обгрызенную вытоптанную траву, которая упрямо поднимается, несмотря ни на какое насилие. Аши думает об непобедимой жизненной силе джунглей — и вдруг сознаёт, что часть этой силы, этой страстной жажды, каким-то образом передалась и ему.
Через улыбку дхангу?
Аши, щурясь, смотрит на солнце и думает о звонкой сияющей меди. О гирляндах
Аши ничего не ждёт. Делает вид, что ждёт. Громадный лист, как опахало раба, прикрывает его от предвечернего зноя. Аши чувствует себя, как владетель, созерцающий мир с балкона своего мраморного дворца. Само ощущение это и его осознание — смешны.
И вдруг он всем телом ощущает лёгкую дрожь земли. Идёт стадо.
Но деревенское стадо — в деревне. Аши встаёт на ноги, оглядывается. Часть дороги, видимая с выгона, почти пуста, только какой-то бедолага тащит за собой гружёную мешками двухколёсную тележку. Никто не гонит скот.
Топот буйволов и мычание становятся ближе. Буйволы идут из джунглей. Аши замирает на месте.
Они выходят на выгон один за другим. Их шесть. Это бурые дикие буйволицы, с крутыми острыми рогами, с глыбами мощных мышц, распирающими лоснистую шкуру. Рядом с двумя буйволицами — телята. Громадный вожак, с проседью, несокрушимый, как гранитный валун, идёт впереди, хмуро глядя вокруг тёмными влажными глазами.
На холке вожака сидит дхангу. Зелёный шёлк на ней — это листья из джунглей. Вечернее солнце зажигает на ней золото. Она радостно улыбается и болтает босыми ногами.
— О! — Аши взмахивает руками в поисках слов. — Дхангу, это не те буйволы! Это же дикие буйволы! Что ты делаешь?
Дхангу хохочет, спрыгивает со спины вожака, обнимает его за шею.
— Прости, Аши, — говорит она, лаская громадного зверя. — Чёрный тигр растерзал твою буйволицу. Джунгли жестоки. Но я думала о твоих маленьких сёстрах. Я спросила буйволов, кто из них хочет жить с людьми. Эти откликнулись
Аши подходит ближе. Бурая дикая буйволица тянется к его рукам, совсем как Тонга. К горлу Аши подступает комок. Он гладит дикарку по морде, достаёт из торбы лепёшку, отламывает кусочек и протягивает буйволице. Буйволица жуёт хлеб и смотрит на Аши влажно и кротко.
Аши разламывает лепёшку на мелкие части и угощает буйволов. Их мягкие губы берут хлеб у него с ладони — и это похоже на присягу. Седой вожак подходит последним.
Аши гладит его по голове. Аши хочется быть почтительным. У седого вожака почти человеческий взгляд; он похож на реинкарнацию старого полководца, давно раскаявшегося в прежних грехах и просветлённого.
Дхангу наблюдает за ними, скрестив руки на груди.
— Они вправду пойдут, — говорит Аши. — Удивительно, как ты уговорила этого седого.
Дхангу хихикает.
— Ему нравится внимание женщин из числа таких же, как он.
Аши подходит к ней. Говорит, глядя в золотые глаза:
— Я рад, что ты осталась жива. Я тебе благодарен. Я больше не боюсь твоих джунглей — и больше не испугаюсь, даже если они будут убивать меня. Всему живому доля когда-нибудь умереть… но пока я жив, мне не хочется тратить себя на недоверие и страх. Скажи, дхангу, у тебя есть имя?