Из глубины. Избранные стихотворения

Рейдерман Илья

(выступление на поэтическом вечере И.И. Рейдемана, организованного в рамках культурной программы VI Всероссийской научно-практической конференции по экзистенциальной психологии, психологический факультет МГУ, Москва, 2016 г.)

Я философ, и хотел бы сказать несколько слов об интимном родстве между философией и поэзией. К тому подвигает меня поэзия Ильи Исааковича. Он сам признался, что он поэт, потому что философ и, возможно, философ, потому что поэт. И это, конечно, не случайно.

Несколько слов о том, что такое поэзия, как я её себе представляю. Поэт всегда находится в поле напряжения. Экзистенциальный поэт – в поле перенапряжения. Напряжение это возникает между тайной и истиной. Между тайной и истиной – напряженное пространство.

Иногда оно стягивается в точку. Эта точка – поэт. Поэт, который подвинется от тайны к истине, скорее всего, превратится в пророка или исследователя, ученого.

Поэт, который подвинется от истины к тайне – должен замолчать. Потому что тайну лучше и прочнее всего хранит молчание. Правда, он может захотеть что-то сказать о тайне. Но тогда он попадет в ту самую ситуацию, о которой когда-то сказал Ф. И. Тютчев: «Мысль изреченная есть ложь». Это обнаружение тайны, которая пытается рассказать о себе словами – трагично, это такая трагедия, которую трудно вынести. И тогда напряжение может погубить того, кто пытается сделать то, чего он пытаться не может, оставаясь поэтом.

Поэт обречен, судьба у него такая, жить между тайной и истиной. Илье Рейдерману это удается. И всё, что скажет поэт, а пуще того – что он не скажет, а что умный читатель, или слушатель услышит и увидит в том, что он сказал – в этом и состоит его призвание.

Я сказал о кровном родстве философии и поэзии. Философ находится там же, где поэт. Он – в том же поле напряжения. Чем он там занимается? Он, вообще говоря, должен выразить условия, при которых тайна может себя раскрыть, а истина – сохранить в себе тайну. Вот это и есть призвание философа. Он не устраняет поле напряжения, в котором живет поэзия, а пытается подняться над ним, понять, отчего оно напряжено. Он не может стать поэтом, потому что тогда он может перестать быть философом. Но, оставаясь философом, он должен ощутить в себе главный вопрос, то главное страдание, что должно стать предметом его ума и чувства. И это, может быть, является главной проблемой, как для философии, так и для поэзии.

Мы знаем, что М. Хайдеггер в конце жизни пришел к тому, что философия исчерпала себя и должна уступить место поэзии. Возможно, в этой хайдеггеровской мысли заключены и тайна, и истина. Возможно, поэзия воспримет философию в себя так же, как философия воспринимает в себя поэзию. И они станут одним и тем же. Сейчас этому многое мешает: посторонние влияния, различие языков, традиций, культур. Но, всё это возможно, и, мне так хочется надеяться, когда-то осуществится. Ведь, вспомним, так все и начиналось когда-то. Философы были поэты, поэты были философы. Отсюда традиция: Державин, Баратынский, Тютчев, Бродский, Рейдерман…

Закончу шуткой: Илья Исаакович нелециприятно прошелся по современным средствам общения, которые став электронными, потеряли тепло пишущей руки и слезу, капавшую на написанные слова. Да, все так. Но познакомились мы с Ильей Исааковичем благодаря Фейсбуку.

Владимир Натанович Порус

доктор философских наук,

профессор НИУ ВШЭ

И судьба получает объём

Комната

Вхожу. Сажусь к окну, сосредоточен.Стекло. С аквариумом схож мой куб,в котором, отгороженный от ночи,как рыба, бьюсь, пока сорвётся с губпузыриком взлетающее слово.…Оно уходит – неподвластно мне,беспечное (ни стен ему, ни крова!),забыв меня – безмолвного – на дне.

1964 г.

«Поднимается небо всё выше…»

Поднимается небо всё выше —и меня поднимает.Словно

бы я внутри воздушного шара,детского, голубого шара,только очень большого..Весна.

«Он был не человек – бродячий цирк…»

А.Ч.

Он был не человек – бродячий цирк,собрание чудес, чудин, чудачеств.Он случай оседлал, как мотоцикл,и – вверх по стенке – догонять удачу!Вертел своих фантазий колесо.Жонглировал словами вдохновенно.…А в перерыве – закрывал лицо.Ведь занавеса лишена арена.

1963 г.

Зеркало

1.

Зеркало – обезьянка —мой повторяешь жест!Зеркало – ты изнанкагорестей и блаженств.Люди и годы – мимо.Но, как всегда, – в глазасморит неумолимобледная полоса.

2.

Рассекает пространство полоскапосеребренного стекла.Всё так просто – и слишком уж плоско.А ведь целая жизнь протекла!Может быть, отраженье лживо?Зеркала научились лгать?Всё бесплотно. А было бы живо,если б время застыло, как гладьстекленеющая. Чтоб памятьстала домом, а не тропой.Чтоб как зеркало, жизнь обрамитьи поставить перед собой.Но мгновенье, жизнью согрето,улетает путями света.Отраженья, как льдинки, тают.Не простившись со мной, пропадают.

1964 г.

3.

Это – я? Не подать и видучто узнал. Но встречаю взгляд.Вот, что в зеркале было скрыто:тот, кем был полвека назад.Ты, выходит, уже мой предок?Ну а я со временем бьюсь.Жил как мог – но тебя не предал,новой встречи с тобой не боюсь.И зеркальная эта полоска —зыбкий времени водоём.Это я там дымлю папироской.И судьба получает объём.

3.05.15.

Мост

Скрипят ступеньки деревом и снегом,и над мостом, как светофор, звезда,и, паром занавешивая небо,проносятся ночные поезда.Простые доски тянутся в пространстве,покрыты льдом, как схваченный поток,и говорят о страсти дальних странствийпод стук колес и бег скользящих ног.И мост качается, почти взлетает,и над мостом, как светофор, звезда.И в дымном ветре километры тают.…Проносятся ночные поезда.