Из книги «Большой голод» рассказы 1932–1959
Шрифт:
— Я имею право подсматривать. Эта девушка — японка. Нехорошо целоваться с таким сортом женщин. Тебе лучше было бы помыть губы с мылом.
Минго улыбнулся.
— Она очень красивая, да, Винсент? Может быть, ты слегка ревнуешь?
Винсент скривил губы так, будто почувствовал какой-то гадкий привкус во рту.
— Ты — дурак, Минго. Меня тошнит от тебя. Предупреждаю, если ты еще раз поцелуешься с Мэри Осака, я брошу эту работу.
— Бросай, — пожал плечами Минго. — Меня это не волнует. Но я никогда не брошу целоваться с Мэри Осака.
Винсент
— А как тебе понравится, если я расскажу обо всем этом в Объединенном Филиппинском Братстве? Как тебе это понравится, Минго? Как тебе понравится, когда я встану на трибуну перед Братством, позвоню в колокольчик и скажу всем: «Этот человек, этот Минго Матео любит японскую девушку!» Как тебе понравится это, Минго?
— Мне все равно, — ответил Минго. — Говори хоть всему миру. Это сделает меня только счастливее.
Винсенту Толетано было еще что сказать, но на кухню вошла Мэри.
— Свиное рагу с овощами на двоих, — бросила она, подходя к Минго.
Винсент швырнул две тарелки на стол и навалил заказанное. Мэри продолжила прерванный разговор с Минго. Винсент гневно поливал рагу подливкой.
— Ничего у нас не получится, Минго. Ты знаешь, как Папа относится к тебе, к Винсенту. Ко всем филиппинцам.
Она стояла очень близко к Минго — миниатюрная ладная девушка, и ее черные волосы нежно и приятно касались его ноздрей.
— Приятный запах, — сказал он, вдыхая блеск ее антрацитовых волос. — Какая разница, что думает твой папа? Я не твоего папу люблю. Я люблю тебя, Мэри Осака.
— Ты не знаешь Папу, — улыбнулась она.
— Знаю, я с ним поговорю.
Возможность представилась незамедлительно: двери распахнулись, и Сегу Осака, размахивая короткими ручонками, влетел на кухню.
— Слочно! Быстло! Принесите еще два лагу, часо, часо!
Его резвые черные глаза метали молнии. Хлопнув себя по лбу, он ускакал обратно в зал. Они расслышали, как он что-то пробормотал на японском про филиппинцев. Неожиданно Минго Матео упал на колени и обнял Мэри Осаку за талию.
— Ох, Мэри Осака, — выпалил он, — пожалуйста, будь моей женой.
— Минго, осторожно!
Попятившись, она пыталась высвободиться из объятий, но он, не вставая с колен, преследовал ее. Когда она, наконец, вырвалась и вышла с заказами в зал, Минго Матео обреченно осел на пятки и уныло повесил голову. На другом конце кухни, скривив презрительно губы, стоял Винсент Толетано. Его лицо говорило: «Это конец». А его холодные глаза говорили еще больше.
Сняв свой поварской колпак, Толетано швырнул его на пол и, вытирая об него ноги, стал развязывать фартук, который в конце концов последовал вслед за колпаком.
— Все, я ухожу, — сказал он. — Это слишком много для одного филиппино.
Но глаза Минго Матео были прикованы к еще раскачивающимся дверям в зал. Сидя на пятках, он наблюдал за их монотонным глухим движением — туда-сюда, туда-сюда… пока они не остановились. Его
— И это — мой земляк! — оскалился он, затем схватил Минго Матео за волосы, развернул лицом к себе и с оттяжкой хлестанул сначала по одной щеке, потом по другой. Потом, по-прежнему держа его за волосы, от всего сердца плюнул ему в глаза.
— Фу! — бросил он, отталкивая Минго. — Позор на честное имя филиппинского народа.
Минго не сопротивлялся. Слезы выкатились из его глаз и потекли по смуглым щекам. Винсент вышел. Слышно было, как громко хлопнула за ним дверь служебного выхода. Минго, пошатываясь, поднялся на ноги и умылся холодной водой, массируя щеки длинными тонкими пальцами, пробегая ими по волосам и скрежеща зубами от накатывающей волнами горечи, которая, как лихорадка, сотрясала все его тело. Мэри Осака таким и застала его, вернувшись на кухню, — бьющимся в рыданиях у раковины, и рыдания эти были громче хлещущей из крана воды.
Она поставила поднос с тарелками на стол и обняла его. Он покорно положил ей голову на плечо. Она провела рукой по мокрым волосам Минго, потом сжала его тощие плечи своими маленькими, но крепкими ладошками.
— Ты не должен, Минго, не должен…
— Нет ничего лучше тебя на этом свете, — выдавил он. — Лучше умереть без тебя, Мэри. Мне все равно, что говорит Винсент, или твой папа, или кто-нибудь.
Винсент? Она поглядела вокруг и поняла, что повар ушел. И вдруг Минго воспрял, его глаза засияли, руки стиснули ее хрупкие плечи, и пальцы впились в ее тело.
— Мэри! Какое нам дело? Он говорит, филиппинцу — позор жениться на японке. Японке, он говорит, позор жениться на филиппинце. Ложь, большая ложь, все это. Так как только сердце — вот, что считается, и сердце Минго говорит всегда — бум, бум, бум про Мэри Осака.
Лицо Мэри Осака просветлело, глаза наполнились упоением.
— О, Минго!
— Мы поженимся, да? Нет?
— Да!
Он хватил воздуха, счастливо рассмеялся и грохнулся на колени перед ней. Он целовал ее руки, двигаясь от запястий к пальцам. В тот момент, когда он дошел до их кончиков, на кухню в очередной раз влетел Сегу Осака.
— Слочно! Слочно!..
И тут он увидел Минго Матео у ног его дочери.
Минго Матео сказал:
— Мистер Осака, если вы позволите…
— Нет, нет, нет! Все вон! Слочно! Пошел! Вон!
Он был невысок, этот Осака, но кряжист и силен. Его руки мгновенно оказались на вороте Минго. Послышался треск разрываемой одежды, и Осака поволок посиневшего лицом Минго прочь из кухни.
— Но, мистер Осака! Это любовь! Я жениться!
— Нет, нет, нет. Нет, нет, нет.
Вылетев в переулок, Минго успел заметить, как маленький крепыш хлопнул дверью, и услышал клацанье замка. Из-за двери — на японском — долетели разъяренные вопли Осаки и не менее страстные тирады Мэри. Минго вскочил на ноги, бросился к двери и забарабанил в нее кулаками.