Из лап нарцисса
Шрифт:
Я вспомнил о наших наркотических сборищах, на которых присутствовали дети. Грязь, в которой мы барахтались тогда, тяжелым бременем ложилась на мою совесть. Мы не принимали наркотики на глазах у детей, но они видели все это наркотическое безумие. Постоянные дискуссии и проблемы, которые возникали во время этих занятий, оказывали очень негативное воздействие на них.
Мы однажды посетили дилера, у которого, по-моему, было пятеро или шестеро детей, бегавших вокруг нас, когда мы покупали наркотики.
Теперь, размышляя над этими событиями, я не могу просто переложить ответственность на родителей этих
Я обычно оказывал поляризующее воздействие на людей, потому что имел убеждения и пытался передать свое видение мира. Я тоже рассказал об этом в группе.
Кошмары стали более интенсивными и приобрели новые масштабы. Я вспомнил одно событие, когда мне было пятнадцать лет и мой отец избивал меня. Однажды я спал, а он избил меня. Как я уже говорил, насилие играло большую роль в нашей семье. Мой дед часто не мог контролировать себя и вымещал свою ненависть на моем отце и его братьях и сестрах.
Воспоминания доходили до моего раннего детства, когда я не мог говорить и кричать о помощи, и поэтому никто меня не слышал. Я ходил по квартире бабушки и дедушки и хотел ообщить об этом, а не мог.
Когда наступила моя очередь делиться воспоминаниями в группе, я закрыл глаза и рассказал о происшествии в лесу. Я почувствовал, как что-то отделяется от меня…
Двери подсознания, которые я уже давно закрыл, открылись снова. Вспоминания о поездке на велосипеде возникли снова передо мной. Когда мне было четыре-пять лет, мы с дедом ездили на велосипеде на прогулку. Я помнил, правда, только отдельные фрагменты, они были лишены последовательности, какие-то возможные сексуальные действия, которые совершались там. Для меня эти воспоминания были связаны с криками о помощи, там было совершено сексуальное насилие.
Когда всплыли эти воспоминания, я был в полном ужасе, и мое представление о моей семье еще больше исказилось. Когда я снова открыл глаза, первые объятия пришли от членов клуба. Я был утешен, и мое сочувствие к отдельным членам возросло.
Я ушел с Маркусом с того собрания в растрепанных чувствах.
„Надо было обсудить это с психотерапевтом,“ сказал он. „Я подумал, что должен поделиться этим, ты сам посоветовал мне.“ Он ответил: „Нет, я никогда такого не советовал.“
Я постепенно терял способность говорить, так же, как и в раннем детстве, провоцированный травмой и абсолютной беспомощностью, которую я испытал тогда. Я все глубже погружался в собрания и всегда ощущал какое-то легкое сопротивление в голове. Оно было словно шуршание скомканой бумаги, я слышал, как она шуршит в моей голове, мне было очень дискомфортно, и я думал, что когда-нибудь это прекратится. Однако, с каждым разом мне становилось все хуже. Я не знал, что это значит. Я винил в этом наркоманию и старался больше не беспокоиться по этому поводу.
В последнее время я чаще стал контактировать с Габриэлой. Она написала мне несколько сообщений, которые я не заметил,
Контроль Маркуса еще больше усилился, он начал вмешиваться во все мои дела, потому что он должен был доказать свое влияние. Один раз из-за бокала, который я разбил, разыгралась настоящая трагедия.
„Не думай с этим смириться, это твоя собственность. Он живет у тебя, он должен соблюдать твои правила.“ Убеждал Маркус Даниэлу. Он поговорил с Даниэлой и снова продиктовал, что мы должны делать, с полной уверенностью, что он поступает правильно. В первый раз я увидел в нем монстра, и он им стал. Он мутировал в чудовище. Он продолжал дразнить ее и манипулировать ею, чтобы заставить ее пересмотреть размер арендной платы, которую я должен был ей заплатить. В то же время он написал мне, что я должен быть справедлив и заплатить Даниэле больше. Он снова нажал на нужные кнопки. В моем черепе появился тот самый знакомый мне механизм. Он контролировал нас все больше и больше и натравливал друг на друга.
По словам Даниэлы, я повредил дверной замок. Они отчитали меня как маленького ребенка и я не мог этому противостоять. На следующий день замок вдруг снова оказался в исправности. Я сходил с ума от этих странных игр.
Абсолютным хитом этих дней стала попытка Маркуса убедить нас с Даниэлой вступить в половой акт. Это случилось в то же самое время, когда он рассылал нам сообщения. Все мое тело противилось этому. Оно коробилось, и липкое отвратительное чувство распространилось по всему телу. Я отталкивал его. Но оно продолжало возвращаться ко мне, и выводило меня из равновесия.
Даниела начала усиленно меня соблазнять. Однажды она лежала в ванной с распахнутой дверью. Коридор вел в мою комнату. Я шел по нему и остановился посмотреть на нее. Я закрыл глаза и быстро пошел к себе. Психотеррор. Я не видел решения. Все, что бы я не сделал, было бы ошибкой. Мы с Даниэлой были пушечным мясом для Маркуса. Я знаю, если бы между мной и Даниэлой это произошло, то он сразу же бы все рассказал Габриеле и секте.
Его воздействие на меня усиливалось, он не только концентрировался на наших с ним нездоровых отношениях, но и распространял слухи обо мне. Чудовище в нем проявлялось все больше и больше. Когда я заделал силиконом столешницу на кухне, он взбесился.
„Это мое дело. Ты все делаешь не правильно! Ты сделал все по-дурацки!“
Я испугался его. Он потерял контроль над собой и разорался, раскапризничался, как малый ребенок. Я снова увидел этого монстра без маски.
Как то раз я отправил ему по мобильному безобидное послание, которое заканчивалось „ 9:00“ Он так долго это обсуждал! Он совершенно не мог справиться с этим. Его мозг не мог соединить эти две цифры воедино, наверное, потому, что я соединил их чувством.
Через два часа я застал его в его квартире, и он все еще пялился на телефонный дисплей. В обеих углах его рта пенилась слюна. Углы рта были безобразно изогнуты и вибрировали. Он злился, что не понял, как я сам мог назначить время. Это зрелище преследовало меня еще долгое время.