Из любви к искусству
Шрифт:
– Кто побежал? – невольно оборачиваясь, спросила Тамара. – Я никого не вижу. Кто это был? Собака?
– Поздно, – разочарованно сказал Муму, опускаясь на стул. – Уже свернула за угол. Теперь не догнать. Жаль. Крупная была.
– Да кто?! Кто был крупный? Кто убежал?
– Ссора, – ответил Дорогин. – Пусть себе бежит. Подумаешь, невидаль.
Он расплатился с рыженькой официанткой, потушил сигарету в пепельнице и встал, подавая Тамаре руку. Тамара улыбнулась, оперлась на его руку и пошла к машине, свободной рукой прижимая к груди букет. Несколько человек обернулись им вслед, независимо друг от друга подумав, что вот идет очень красивая молодая пара, у
В какой-то мере это было именно так, но тень недосказанности осталась и повисла между ними легким облачком, заставлявшим Тамару по дороге домой озабоченно хмурить брови и исподтишка поглядывать на Дорогина, словно она пыталась хотя бы теперь что-то понять в человеке, с которым уже не первый год жила бок о бок. Ей вдруг подумалось, что ее спутник всегда охотно делился с ней радостями, оставляя свое горе при себе и стараясь по возможности взвалить на себя и ее неприятности. «Редкое для мужчины качество, – подумала она. – То есть считается, что так и должно быть, но между тем, что должно быть, и тем, что есть на самом деле, всегда оказывается огромная пропасть.»
А Дорогин гнал машину в сторону Клина и ругал себя за то, что испортил Тамаре день. Не стоило ему упоминать о сервизе и тем более о Варваре. Этот разговор превратил смутные предчувствия Тамары во вполне конкретные подозрения: не в том, конечно, что Дорогин изменяет ей с Белкиной, а в том, что он вот-вот снова ввяжется в неприятности.
Хуже всего было то, что Дорогин и сам очень смутно представлял себе, что это будут за неприятности и как их избежать.
Около полуночи, как раз в то время, когда камин в гостиной просторного дома, построенного покойным доктором Рычаговым, прогорел и Сергей Дорогин, взяв на руки Тамару, отнес ее наверх, в спальню, в двух кварталах от школы, где работал Михаил Александрович Перельман, остановилась красная «ауди» с длинной антенной радиотелефона на багажнике и с укрепленным на крыше светящимся плафончиком, украшенным шашечками, надписью «такси» и телефонным номером, по которому, видимо, это такси можно было при желании вызвать.
Сидевший на переднем сиденье пассажир расплатился с водителем, вежливо поблагодарил и выбрался из пахнущего синтетической обивкой салона в прохладную темноту октябрьской ночи.
Это был высокий и широкоплечий мужчина, мужественную внешность которого немного портили сильные очки с бифокальными линзами, заключенные в старомодную широкую оправу. Он был одет в джинсы, кроссовки и короткую утепленную куртку. Под мышкой он держал туго свернутую клетчатую сумку из разряда тех, которыми пользуются в своих деловых поездках наши «челноки».
Мужчина не спеша направился в сторону ближайшего жилого дома. На секунду он остановился, чтобы прикурить сигарету. За это время такси свернуло за угол. Тогда мужчина убрал сигарету и зажигалку в карман, повернулся спиной к тому дому, куда направлялся вначале, и быстро зашагал в сторону школы.
Михаил Александрович шел целеустремленно, не прячась и почти не оглядываясь по сторонам. Это был лучший способ добраться до места, не возбудив ненужных подозрений, – просто идти себе, словно нет ничего естественнее, чем прогуливаться перед сном вокруг школы.
В сотне метров от того места, где ничего не подозревающий таксист высадил своего пассажира, стоял в безмолвном ожидании старенький желтый «запорожец» с грузовым багажником на крыше и со смешно оттопыренными «ушами» воздухозаборников.
Свернув в липовую аллею, он отступил в тень и обернулся. Скупо освещенная улица позади него была пуста, лишь поблескивали в свете фонарей капоты и крыши припаркованных у обочин автомобилей да светились кое-где разноцветные прямоугольники окон.
Перельман поправил под мышкой съехавшую сумку и двинулся дальше. В пустой безлюдной аллее, которая просматривалась из окон школы насквозь, он повел себя осторожнее, стараясь держаться в тени, хотя и предполагал, что осторожность эта излишняя: идя домой с работы, он встретил сторожа Михаила Ивановича, который как раз выходил из магазина, воровато заталкивая в глубокий карман своих сто лет не глаженных брюк бутылку дешевой бормотухи. Конечно, для Михаила Ивановича такая доза была смехотворной, но можно было не сомневаться, что до наступления следующих суток неугомонный сторож еще успеет слетать в магазин как минимум один раз.
Позади вдруг затарахтел изношенный автомобильный движок. Перельман вздрогнул и метнулся за ствол ближайшего дерева, хотя сидевшие в машине люди и так наверняка не могли бы его увидеть: центр аллеи был ярко освещен, а боковые пешеходные дорожки тонули в густой тьме.
Мимо убежища, в "котором, затаив дыхание, стоял Михаил Александрович, медленно, словно приглядываясь, прокатился милицейский «уазик». Перельман разглядел за темными стеклами едва различимые светлые пятна лиц и красный огонек сигареты. Патрульная машина доехала до школы, обогнула ее по периметру, скрежетнула шестернями коробки передач, рыкнула двигателем и, набирая скорость, проскочила мимо Перельмана в обратном направлении.
Михаил Александрович вышел из-за дерева. Это простенькое действие стоило ему неожиданно больших усилий: из него словно по мановению волшебной палочки ушли все силы, руки и ноги сделались ватными, в ушах тоненько звенело. Очень хотелось плюнуть на все, завести «запорожец» и махнуть домой, а там завалиться на диван и закрыть глаза, чтобы больше ничего не видеть и не слышать. Ну какой из него, к дьяволу, грабитель? Смех, да и только. Жаль, что те ребята, которые только что проехали мимо на своем дребезжащем «уазике», вряд ли оценят юмор ситуации, застукав его в то время, как он будет взламывать музей. С юмором у них плоховато вообще, а уж когда они находятся при исполнении, ни о каком веселье не может быть и речи. Когда на тебе стальная каска и бронежилет, а в руках зажат короткоствольный «Калашников», хочется не шутить, а стрелять на поражение или, на худой конец, бить прикладом по почкам.
Он представил себе, что будет, если его поймают, и обессиленно привалился плечом к шершавому стволу липы. Нет, к этому он не готов. Что угодно, только не арест. Это, знаете ли, матерому уголовнику по большому счету наплевать, возьмут его или нет: тюрьма для него – дом родной, и чувствует он себя там немногим хуже, чем на воле. А для Михаила Александровича Перельмана, учителя истории, начитанного и образованного человека, пользующегося определенным уважением среди своих коллег и знакомых, арест будет означать полный крах. Вся жизнь пойдет псу под хвост из-за каких-то побрякушек…