Из мещан

Раймунд Голо

– Как вам угодно! – поклонился Блендорф, уходя.

Когда смолкли его шаги, Полина нерешительно взялась за шкатулку. Она вертела ее во все стороны, но шума, шелеста бумаги или звона золота – не было.

Очевидно, шкатулка была полна.

Мучимая желанием знать, что именно содержала в себе шкатулка, молодая девушка заперла дверь и стала подбирать ключ к шкатулке. Ключи, как назло, не годились, но наконец нашелся один, который прошел в отверстие замка, но не повертывался там.

Полина сделала усилие, несколько

времени повозилась, и ключ подался… Замок щелкнул, и крышка отскочила.

Полина заглянула в шкатулку и побледнела, застонав: шкатулка была пуста!

12.

Луна – дама прелюбопытная, но репутация молчаливой поверенной влюбленных ей ничего не стоит! Ведь она, если бы даже и пожелала, не может ничего рассказать о том, что она видит и слышит во время ночных странствий.

Вот и сегодня луна с большим любопытством заглянула в окно хорошенького домика на главной площади.

В комнате, на большой кровати, лежала бледная женщина, а в кресле возле нее бодрствовала девушка, одетая по-деревенски.

Кругом тишина поздней ночи, но когда часы на башне города пробили два, по неровной мостовой послышался стук экипажа.

Слабость помешала женщине привстать, но лицо ее осветилось счастьем, когда стук экипажа стих перед домом.

Через несколько минут осторожные шаги послышались на лестнице внутри дома, и дверь комнаты растворилась.

– Ганс! – тихо окликнула больная дрожащим голосом, и сколько любви было в этом слабой звуке! – Как хорошо, что ты уже здесь!

Геллиг склонился к руке больной и прижал ее к своим губам.

– Я не ждал и часа, как получил твою телеграмму! И останусь здесь, с тобой! Но что сказал врач, чем ты больна?

– Он сказал, что мне не долго уже страдать: я скоро умру!

– Зачем говорить такие ужасные вещи?

– О, Ганс, неужели ты думаешь, что мне тяжела разлука с жизнью? Нет, мне только тяжело покидать тебя, а больше мне ничего не жаль!… Правда, мне хотелось бы примириться с… людьми, – прибавила она с усилием, – и…

– Простить! – кротко подсказал Ганс, когда она запнулась. – Простить то, что тебе причинили люди!

– Нет, мне хочется не только прощать, но и самой просить прощения!… – тихо шепнула она, попросив взглядом удалить девушку-крестьянку.

Когда они остались вдвоем, то долго тихо говорили о прошлом, и под конец Леонора, тетка Геллига, сказала:

– Ганс, его прощения мне не нужно! С меня достаточно того, что ты меня понял и не забудешь моей любви к тебе! И теперь я могу умереть спокойно! Только поклянись мне исполнить то, что ты мне обещал добровольно, как знак твоей любви! Ты сам так решил – и исполни мое желание! Ты признал за мной это священное право – и не нарушай его!

– Клянусь! – твердо произнес молодой человек. – Твое право и моя честь – одно!

Это успокоило больную, и она устало закрыла глаза,

а Ганс застыл в кресле, боясь неосторожным движением побеспокоить ее.

Уже светало, когда чья-то рука дотронулась до плеча девушки-служанки, и голос полный тоски и волнения крикнул ей:

– Ради Бога, проснитесь и бегите скорее за доктором! Просите, чтобы он шел сию минуту.

Помощь пришла хоть и быстро, но она уже была не нужна!… Больная испустила последний вздох прежде, чем врач переступал порог комнаты.

13.

Ганс Геллиг, остановившийся перед домом барона фон Браатц старшего, уже собирался позвонить, когда его слуха коснулся стук колес.

Молодой человек обернулся.

К подъезду подъехала карета, из которой вышла дама величественной и гордой наружности. Кивнув свысока на почтительный поклон Ганса, пропустившего ее вперед, она проплыла вперед в дом, придерживая юбки пышного платья из дорогой материи.

Когда дама скрылась на лестнице внутри дома, Геллиг тоже вошел. Протянув визитную карточку лакею, он опустился в кресло, стоявшее в передней, но ждать ему долго не пришлось! Вернувшийся лакей попросил его в гостиную.

– Боже мой, какой счастливый ветер занес вас в столицу! – радушно бросился барон Рихард навстречу входившему. – Вы знаете, мы 8 недель упорно разыскивали вас и пришли к заключению, что с вами стряслось несчастье. Но вы и в самом деле похудели и побледнели! Садитесь и рассказывайте, только дозвольте сначала представить вас моей невестке, фон Блендорф, гофмейстерине здешнего двора! Ну, а с сыном ее вы уже знакомы! – прибавил барон Рихард, указывая глазами на Альфреда.

Когда все уселись по местам, Геллиг сказал:

– Я уже несколько дней нахожусь в резиденции! Сегодня я специально направился к вам, господин барон, и меня удивило одно странное видение! В окне вашего дома мне показался силуэт Гедвиги! Я не ошибся?

– Молодая девушка находится под моей защитой! – ответил Рихард. – Но об этом мы поговорим потом, сначала я хочу знать, где вы были так долго? И почему не давали о себе знать?

– Я был вызван в провинциальный город Зиртемберг, к смертному одру моей родственницы, а затем сам схватил нервную горячку и пролежал несколько недель без сознания!… Вот почему я не мог никому дать о себе знать!

– А родственница, о которой вы упоминали? – нерешительно спросил, затаив дыхание, барон Рихард.

– Она умерла! – последовал ответ.

– Умерла! – воскликнул потрясенный барон. – Но я уверен, что на ваших руках!

– Да, вы не ошиблись! Со всей любовью, на которую способно мое сердце, я ходил за нею до последних минут жизни этой страдалицы!

– Благослови вас Бог за это! – с чувством произнес барон. – И да будет земля ей пухом!

– Вы знали эту даму, Рихард? – с любопытством осведомилась обер-гофмейстерина.