Из моего прошлого 1903-1919 годы (Часть 4)
Шрифт:
После этого вмешался проф. Чернов и желая поправить своего лидера, сказал мне: "Петр Ник. не совсем ясно выразил Вам нашу мысль, или Вы поняли ее не так, как мы {485} хотели ее высказать. Мы понимаем хорошо, что всякая политическая партия, которая занимается борьбой с Правительством, приносит несомненный вред и себе и стране. В Poccии нужно не бороться с властью, а работать вместе с нею, но работать можно только с такою властью, которую уважаешь, и помогать только той, которая помотает партии и ведет страну по правильному пути. Если бы мы имели не только уверенность, но даже надежду на то, что Вы поведете Poccию по тому пути, по которому ее вел Петр Аркадьевич, мы открыто стали бы на Вашу сторону, как стояли на его стороне".
Поблагодаривши профессора за то, что его обращение
И сейчас, спустя много лет, я могу воспроизвести то, что сказал я им в подтверждение мой мысли я сохранил заметку о нашем свидании, записанную по горячим следам, а именно,
– "что прочной, всеобъемлющей власти сейчас в России никто, кроме Государя, не имеет и иметь не будет. Она дается только в минуту катастрофы и кризиса, когда приходится даже проявлять готовность поступиться многими существенными прерогативами. Но как только гроза проходит, все полномочия существенно видоизменяются и чем больше пользовался носитель власти своими полномочиями, тем скорее наступает его падение. За примером, сказал я, ходить не далеко. Вот тот же Петр Аркадьевич, который теперь умирает, и которого вы считали осуществляющим программу Вашей партии, разве он, при всей своей кажущейся силе был вполне самостоятельным и в особенности прочен на своем посту. Неужели вы сами не видели, что после проведения Западного Земства он вовсе не остался столь же влиятельным, как был прежде.
Ведь несколько месяцев спустя после, одержанной им победы он уже был конченным человеком, в смысле влияния, и если бы пуля Багрова не пресекла его дней, то он все равно очень скоро сошел бы с политической арены, и никакая поддержка вашей партии не уберегла бы его. Он сознавал это лучше всякого, и уже почти накануне постигшей нас катастрофы прямо говорил мне об этом. Поверьте мне, что все наши уговоры с вами, если бы даже мы могли заключить с Вами предлагаемый договор, не имели бы существенного значения. "Я никогда не был хвастуном и никогда не решусь сказать Вам, что я сумею {486} провести ту или иную политику. Если мне суждено, - от чего упаси меня Господь, - сменить Петра Аркадьевича, то я обещаю исполнить одно - никогда не лгать моему Государю и не быть игрушкою в руках какой-либо партии. Я не знаю, буду ли я располагать свободою действий, но так как я в этом сомневаюсь, то буду исполнять мой долг только до тех пор, пока обстоятельства не заставят маня действовать против моей, совести, а что касается до вашей партии, то я скажу вам прямо, что вашей программы я в точности не знаю, слышал очень часто от Петра Аркадьевича много красивых, но туманных слов, а практической сущности ее не вижу и усвоить себе еще не мог.
Если, как Вы говорите, Вашим лозунгом является величие Poccии и освобождение ее от всякого чужого засилья, то поверьте мне, что на этой почве нам сойтись более чем просто. Но вашей политики угнетения инородцев я не разделяю и служить ей не могу. Это политика вредная и опасная. Оказывайте какое хотите покровительство русскому элементу, будемте вместе возвышать его во всех отношениях и давать ему первые места, но преследовать сегодня еврея, завтра армянина, потом поляка, финляндца, и видеть во всех их врагов России, которых нужно всячески укрощать, этому я не сочувствую и в этом нам с вами не по пути".
Наша беседа продолжалась еще несколько минут, и мы расстались, конечно, недовольные друг другом. Я повторил при расставании то, что сказал вначале, что я буду рад и благодарен им, если они сумеют отстранить мое назначение, и прибавил даже, что готов, с своей стороны, быть верным сотрудником всякому Председателю Совета Министров, который будет продолжать дело П. А. Столыпина, лишь бы только и он не мешал мне делать мое дело управлять финансами так, как я это понимаю.
Следом за этой депутацией и, кажется, даже столкнувшись с нею в дверях, ко мне пришла другая депутация - от Киевских евреев. В составе ее не бы то никого из именитого Киевского еврейства, и секретарь мой Дорлиак, говоря мне об ней, сказал мне
Я вышел к ним в переднюю и действительно, нашел 4-5-х немолодых евреев в длинных сюртуках, с всклокоченными бородами. Один из них подошел ко мне, поцеловал руку, другие хотели было встать на колени, но я их {487} удержал, и после довольно продолжительных расспросов мог только понять, что это представители торговцев с базара на Подоле, что они не успели выехать из города, подобно другим более крупным торговцам, и что они умоляют меня защитить их от погрома.
Я старался успокоить их, оказал, что главная опасность миновала,
т. к. казачьи полки вовремя пришли в Киев. Они ушли, видимо, успокоенные, по крайней мере, на следующий день Л. Ф. Дорлиак показал мни заметку "Киевской Мысли", в которой говорилось, что прием мой внес успокоение, базар открывается, и жизнь постепенно входит в свою колею. Эта заметка, однако, не обошлась для меня даром. Она была передана по телеграфу "Новому Времени", и эта газета встретила мое назначение ядовитою заметкою о моей чрезмерной заботливости о благе и спокойствии евреев.
К вечеру 5-го сентября я снова поехал в лечебницу Маковского и было уже ясно, что роковая развязка приближается. Нервы не выдержали слушать звуки ужасной икоты, и я в десятом часу вернулся домой, прося, чтобы мне позвонили по телефону, если бы мое присутствие оказалось бы почему-либо нужным. Прошло немного времени и мне сообщили о кончине Петра Аркадьевича. Я тотчас же послал телеграмму Барону Фредериксу по пути следования Государя обратно из Чернигова в Киев.
6-го сентября, в 6 часов утра я был уже на пароходной пристани, где и ожидал возвращения Государя. Кроме Гр. Бенкендорфа и Генерала Трепова, не было никого. Охраны также никакой выставлено не было, так как Трепов передал мне, что Государя повезут окольными дорогами, куда бы он ни приказал ехать. Вскоре подошел пароход. Государь принял мня на палубе, молча выслушал мой краткий доклад и сказал, что едет прямо поклониться праху Столыпина. Он сел в открытый автомобиль с Бар. Фредериксом, я сел в такой же другой автомобиль с Треповым, и мы поехали в лечебницу. Город был пуст, мы быстро совершили довольно длинный кружный переезд. В больнице нас встретил др. Маковский и еще один врач, и следом за Государем я вошел в угловую большую комнату, наверху налево, по коридору, где лежало еще на кровати, но уже поставленной в переднем углу комнаты тело Столыпина.
У изголовья сидела вдова покойного, Ольга Борисовна Столыпина, в белом больничном халате. Когда Государь вошел в комнату, она поднялась к нему на встречу, и громким голосом отчеканивая каждое {488} слово, произнесла известную фразу: "Ваше Величества Сусанины не перевелись еще на Руси".
Отслужили панихиду, Государь оказал тихо несколько слов О. Б. и, не говоря ни с кем ни слова, сел в автомобиль также с Бар. Фредериксом, и в сопровождении второго автомобиля, в котором я ехал с Генералом Треповым, вернулся в Николаевский дворец. От ворот дворца, мы с Треповым уехали обратно; он довез меня до своего подъезда, я прошел к себе в банк и стал готовиться к отъезду Царской семьи из Киева, который был назначен в тот же день, в 12 ч. утра.
Город имел совершенно праздничный вид, масса народа на улицах; войска стояли шпалерами до самого вокзала.
Я приехал с моим секретарем несколько раньше, чтобы не опоздать из-за какой-нибудь случайной задержки. На вокзале я встретил массу народа мужчин в белых кителях с лентами и орденами, дам в светлых нарядах, и я смешался с толпою, ожидая прибытия Царского кортежа.
Через несколько минут ко мне подошел И. Г. Щетловитов и спросил меня, не знаю ли я, зачем его зовут во дворец по телефону, как ему только что сказал это князь Орлов. Я высказал ему предположение, что Государь вероятно желает знать подробности о производстве следствия об убийстве Столыпина, как в ту же минуту ко мне подошел тот же Орлов, и сказал, что произошла ошибка, и что во дворец требуют меня, и при том как можно скорее, так как Государь задерживает свой отъезд из дворца в ожидании моего прибытия.