Из морга в дурдом и обратно
Шрифт:
Данилов думал, что, проведя несколько ночей у своей пассии, Валера угомонится и уже не будет нуждаться в заменах, но ошибся: тайная любовь от времени становилась только крепче.
— Нет лучшего омолаживающего средства, чем внебрачные связи, — глядя на себя в зеркало, любил повторять Валера. — Все морщины разгладились.
— Конечно, — поддел его Данилов, — раздалась вширь твоя физиономия нешуточно, кожа натянулась, какие могли остаться морщины? — Валера и впрямь прибавил к своим полутора центнерам не меньше
Домой не тянуло, заданий было мало, поэтому Данилов работал не спеша. Покончив с приготовлением микропрепаратов, он набрал в музее кучу интересных «стеклышек» и около часа рассматривал их под микроскопом.
«Эх, если бы можно было на месяц утащить все музейные экспонаты домой вместе с микроскопом! — думал он. — Разложить на столе атлас, подбирать соответствующее „стеклышко“, сравнить, обдумать… На кафедре или на работе знания не усваиваются так хорошо, как дома — окружающая обстановка мешает».
Домой Данилов приехал к девяти часам вечера. Елена была дома — на вешалке висел ее плащ, а на полке стояла сумка. Данилов открыл дверь своим ключом, вошел и сообщил:
— Это я.
— Ужинать будешь? — донеслось из кухни. — Есть жареная картошка.
— Буду, — миролюбиво ответил Данилов.
Елена была не в духе, иначе непременно вышла бы его встретить. Провоцировать ее на скандал Данилову не хотелось, так же, как и не хотелось устраивать диспут на тему: «Какая работа приличествует врачу». Хотелось съесть что-нибудь горячее и вкусное, выпить рюмку-другую, закончить ужин чашкой кофе, принять душ и завалиться спать. Ну, может быть, еще почитать с четверть часа на сон грядущий.
— А что у нас к картошке? — поинтересовался Данилов, входя на кухню.
— Курица, — не оборачиваясь, ответила Елена, мывшая посуду.
— Прекрасно!
Данилов взял только что вымытую Еленой тарелку, положил из стоявшей на плите сковороды поджаренную крупными кусками с хрустящей корочкой картошку, из соседней кастрюли достал кусок тушеного куриного филе, поставил тарелку на стол и полез в холодильник за горчицей и водкой.
Елена обернулась, выразительно посмотрела на бутылку и продолжила мытье посуды. Данилов убрал водку обратно и сел за стол.
— Очень вкусно! — сказал он Елене, вытиравшей руки.
— Я рада, что тебе понравилось.
Елена заварила кипятком пакетик чая и села напротив Данилова.
— Как ты считаешь, — начала она, — вежливо ли обрывать разговор, тем более деловой?
— У меня разрядился аккумулятор.
— Данилов, твои шуточки, вернее, выходки хорошо мне известны. Но не кажется ли тебе, что человек, желающий сделать для тебя нечто полезное, не заслуживает подобного обращения?
— Каатся! — с набитым ртом промычал Данилов.
— И почему ты так сразу и наотрез отказался от моего предложения? Там же, помимо удобного графика и удобного расположения,
— Я знаю, — подтвердил Данилов. — Мне мама рассказывала.
— Тогда почему ты так отреагировал?
— Да нормально я отреагировал, Лен! — Данилов начал терять терпение. — Ты предложила, я отказался. Замяли, проехали, забыли!
— Но почему? — упорствовала Елена. — И почему ты был столь резок?
— Да не был я резок! — поняв, что доесть спокойно ему не дадут, Данилов отодвинул от себя тарелку и положил перед собой на стол сцепленные в замок руки. — Просто я не люблю, когда меня пытаются уговорить или заставить. Сказал нет — значит нет! А уж заводить разговор про то, что доктору не пристало санитарить в морге, это не бестактно, это подло!
Слово вырвалось случайно, Данилов хотел сказать «пошло».
— Прости! — с неимоверным сарказмом сказала Елена, вставая из-за стола.
Она ушла, оставив нетронутой свою чашку с чаем. Данилов услышал, как хлопнула дверь спальни, придвинул к себе тарелку и продолжил ужин, запивая его чаем жены: не пропадать же добру.
Когда тарелка опустела, Данилов вымыл посуду, снял с крючка джезву и стал варить себе кофе.
— Добрый вечер, — Никита пришел выпить воды.
— Добрый-добрый, — ответил Данилов. — Как дела?
— Не очень, — признался Никита и, понизив голос, добавил: — Мать как с цепи сорвалась сегодня…
— Не думаю, что это выражение следует применять к близким людям, — заметил Данилов, не отводя глаз от джезвы, чтобы не упустить тот момент, когда пена начнет подниматься. — Можно сказать — «нервничает» или «немного не в себе», нет, лучше все же «нервничает».
— Нервничает она по-другому, — возразил Никита, наливая в стакан воду из фильтра-кувшина. — А сегодня именно то, что я сказал. Даже подзатыльник мне дала…
— Да ну! — не поверил Данилов. — За что?
— Сел за стол с немытыми руками.
— Ее можно понять и простить, — Данилов снял джезву с плиты и перелил кофе в чашку. — Будем считать случившееся единичным случаем.
— Вы плиту не выключили.
— Спасибо. Тебе не надо помочь с уроками?
— Нет, я уже все сделал. А правда, что у покойников усы и борода растут после смерти?
— Неправда, просто немного усыхает кожный покров и оттого волосы на лице становятся чуть длиннее, ведь часть волоса скрыта в толще кожи.
— Ясно. А так, чтобы борода за ночь отросла до пояса, не бывает?
— Поменьше смотри ужастиков, — посоветовал Данилов. — Лучше спать будешь.
— Я и так хорошо сплю, — ответил язвительный отрок и ушел к себе.
Пока кофе остывал, Данилов позвонил матери. Разговор старался вести бодрым, веселым голосом, чтобы не вызвать ненужных вопросов; и ему это вполне удалось.