Из ниоткуда в ничто

Андерсон Шервуд

— Если вы не будете вести себя осторожней, я вовсе не позволю вам ходить в сад. — Повысив голос, она позвала: — Мэриан!

Из дома вышла служанка и увела детей. Они, упираясь, пошли по дорожке к дому. Потом прибежали обратно поцеловать мать. Та гнала их, затем произошло примирение. Поцелуй означал для детей примирение со своей участью — всегда повиноваться.

— Уолтер! — позвал голос жены, но муж, сидевший на скамейке, не ответил.

Расквакались древесные лягушки. Уолтер думал: «Поцелуй означает примирение. Любое физическое соприкосновение с кем-нибудь означает примирение».

Притаившиеся в мозгу Уолтера Сейерса голоса что-то шептали наперебой. Вдруг

его охватило желание петь. Ему говорили, что голос у него небольшой, довольно посредственный и что он никогда не будет певцом. Это, конечно, было совершенно правильно, но здесь, в саду, тихим летним вечером, небольшой голос был бы к месту и ко времени. Он напоминал бы голос, что иногда шептал внутри Уолтера, когда тот чувствовал себя спокойным, не напряженным. Однажды вечером, когда он был с той женщиной, Розалиндой, когда он повез ее в своем автомобиле за город, он внезапно испытал такое же чувство, как сейчас. Они сидели вдвоем в машине, которую он остановил в поле. Они долго молчали. Несколько коров подошли и остановились поблизости, их очертания мягко вырисовывались в темноте. Внезапно он почувствовал себя новым человеком в новом мире и запел. Он пел все одну и ту же песню, после этого некоторое время сидел молча, а затем вывел автомобиль через ворота в изгороди с поля на дорогу. Он довез женщину до ее дома в городе.

В этот летний вечер Уолтер Сейерс в тиши сада раскрыл рот, чтобы запеть ту же самую песню. Он хотел петь вместе с древесной лягушкой, спрятавшейся где-то в развилине дерева: Он вознес бы свой голос ввысь, к ветвям деревьев, прочь от земли, в которой копаются люди, его жена и молодой негр.

Песня не пришла. Жена заговорила, и звук ее голоса отнял у него всякое желание петь. Почему она не молчала, как та, другая?

Уолтер занялся игрой. Подчас, когда он бывал один, с ним уже случалось то, что случилось сейчас. Его тело превратилось как бы в дерево или былинку. Жизнь протекала сквозь него, не встречая преграды. Он мечтал стать певцом, но в такие мгновения ему хотелось также быть танцором. Это было бы прекрасней всего — качаться, подобно верхушкам молодых деревьев, когда подует ветер, отдаваться, как отдаются серые былинки в спаленном солнцем поле воздействию мелькающих теней, непрестанно меняя цвет, каждый миг становясь чем-то новым, жить в жизни, а также и в смерти, жить всегда, не бояться жизни, предоставить ей растекаться по всему телу, предоставить крови растекаться по всему телу, не бороться, не сопротивляться, танцевать.

Дети Уолтера Сейерса ушли с няней Мэриан в комнаты. Стало слишком темно, и жена больше не могла копаться в саду. Был август, и наступало время сбора урожая на фермах и в садах, но жена не думала об урожае. Она строила планы на будущий год. Она шла по дорожке сада в сопровождении негра.

— Клубнику мы посадим там, — говорила она.

Мягкий голос молодого негра, что-то пробормотал в знак согласия. Было очевидно, что юноша разделял ее интерес к садоводству. Молодой негр старался угадать желания, хозяйки и весь отдавался работе. Дети, которым Уолтер Сейерс дал жизнь при посредстве тела своей жены Коры, ушли в комнаты и легли спать. Они привязывали его к жизни, к жене, к саду, где он сидел, к конторе в городе на берегу реки.

То были не его дети. Неожиданно это стало ему совершенно ясно. Его собственные дети были совсем иные. «У мужчин, как и женщин, бывают дети. Дети выходят из их тела. Они играют где-то близко», — думал он. Ему казалось, что дети, рожденные его воображением, играли в эту самую минуту рядом со скамьей, на которой он сидел. Живые создания, таившиеся внутри него

и обладавшие в то же время способностью его покидать, бегали сейчас по дорожкам, качались, уцепившись за ветки деревьев, танцевали в сумеречном свете. Уолтер старался вызвать в памяти образ Розалинды Уэскотт. Она уехала к родным в Айову. В записке, оставленной в кабинете, говорилось, что она, возможно, будет отсутствовать несколько дней. Между ним и Розалиндой давно уже совершенно исчезли обычные отношения начальника и подчиненной. Для того, чтобы поддерживать такие отношения с другими мужчинами или женщинами, в человеке должно быть что-то, чего в Уолтере не было.

В эти минуты ему хотелось забыть Розалинду. В ней все еще шла борьба. Оба они хотели принадлежать друг другу, но он этому противился. Между ними произошел разговор. «Ничего хорошего не выйдет! — сказал он. — Мы лишь обречем себя на ненужные мучения».

Уолтер Сейерс был достаточно честен и старался не допустить углубления их отношений. «Если бы она была сейчас со мной, здесь, в этом саду, все было бы неважно. Мы могли бы принадлежать друг другу, а потом забыть об этом!» — говорил он себе.

Жена шла по дорожке и остановилась поблизости. Она все еще что-то тихо говорила, намечая планы садовых работ на будущий год. Негр стоял рядом с ней, его фигура вырисовывалась темным колеблющимся пятном на фоне листвы невысокого куста. На жене было белое платье. Уолтер отчетливо различал ее фигуру. В изменчивом свете она казалась девичьей, юной. Жена протянула руку и обхватила ствол молодого деревца. Рука отделилась от тела. Под тяжестью склонившегося тела деревцо слегка покачнулось. Белая рука медленно двигалась взад и вперед в пространстве.

Розалинда Уэскотт поехала домой, чтобы сказать матери о своей любви. В записке она об этом не упоминала, но Уолтер Сейерс знал, что именно такова была цель ее поездки в городок в штате Айова. Странная идея — пытаться рассказать людям о любви, пытаться объяснить ее другим!

Ночь была чем-то, существовавшим независимо от Уолтера Сейерса, мужчины, молча сидевшего в саду. Только дети его фантазии занимали его. Ночь была чем-то живым. Она надвигалась на него, окутывала его. «Ночь — это ласковая младшая сестра смерти», — подумал он.

Жена стояла очень близко. Ее голос звучал мягко и приглушенно, и голос негра, когда он отвечал на ее замечания о будущем сада, был мягкий и приглушенный. В голосе негра была какая-то музыка, пожалуй, танец. Уолтер вспомнил историю негра.

Молодой негр хлебнул горя, прежде чем попал к Сейерсам. Он был честолюбивым юношей и прислушивался к голосам своего народа, наполнявшим воздух Америки, звеневшим в домах Америки. Он хотел выбиться в люди и стремился получить образование. Чернокожий захотел стать адвокатом.

Как далеко он ушел от своего народа, от чернокожих жителей африканских лесов! Он хотел стать адвокатом в большом американском городе. Что за идея!

Ну что же, он хлебнул горя. Ему удалось окончить колледж, и он открыл адвокатскую контору. И вот, как-то вечером он вышел погулять, и случай привел его на улицу, где за час до этого была убита женщина, белая женщина. Обнаружили труп, а потом увидели, как он шел по улице. Брат миссис Сейерс, адвокат, спас его от обвинения в убийстве; после суда и оправдания молодого негра он убедил сестру взять его в качестве садовника. Деятельность юриста в этом городе не сулила юноше ничего хорошего. «На его долю выпало ужасное испытание, и он спасся только по счастливой случайности», — сказал брат. Кора Сейерс взяла молодого человека. Она сумела сделать так, что он привязался к ней, к ее саду.