Из ниоткуда
Шрифт:
Никто не встретил мать с ребенком у дверей роддома. Дома их тоже не ждали. Арьяне придется одной растить дочь Людмилу…
Муся. Неизгладимый позор
По поверхности образовавшейся вдоль тротуара лужи порывистый ветер хаотично разгонял пеструю флотилию опавших листьев. Не каждый, изогнутый в виде лодочки лист, выдерживал столь бесцеремонное к себе отношение: десятки опрокинувшихся теперь покоились на дне, под слоем темной и холодной воды.
Восстановить потери было нечем. Одиноко стоящий рядом клен уже полностью сбросил свое осеннее убранство.
Изменить
Не считая ничтожного оазиса яркого кленового опада, подавляющую часть окрестности заполняло пасмурное ненастье. В небе и на земле доминировали серые цвета. Моросил мелкий дождь. На фоне дымящих труб соседнего завода он казался мутным. Его крапинкам нужно было пару минут, прежде чем у них получалось воссоединиться и набрать на оконном стекле полноценную каплю, которая начинала медленно сползать вниз, оставляя за собой грязный след.
Арьяне, наблюдавшей их окна второго этажа музея за старушенцией и ее спасательным мероприятием, вдруг показалось, что это у нее самой текут слезы.
– Какой печальный, беспросветный день, – вслух умозаключила созерцательница. – Один в один, как моя жизнь.
В последнее время ее часто посещали, теснили и пугали странные мысли о тщетности бытия. Толпы неясных вопросов, навевая темные ощущения, пугали и беспрестанно барабанили воспаленное сознание. Крутясь в голове заезженной пластинкой, под стать ее низким тянущимся звукам, они тормозили на одном и том же месте, а потом срывались и перескакивая в начало диска снова начинали свое противное нытье.
Помимо скверного сна, зрелую женщину отныне одолевали приступы детской плаксивости и непременно следующие за ними взрывы неоправданной раздражительности. То и дело тело наполняла непонятная жара, тут же вызывая обильный пот. С недавних пор директор музея держала в шкафу своего кабинета по несколько сменных блуз.
– Кажись и вправду, старость подкатила! – внешней поверхностью кисти руки Арьяна невольно вытерла сухие щеки. Она сознательно избегала слово “климакс”, который диагностировал ее участковый врач…
В дверь постучали. Погруженная в глубокое раздумье фигура у окна отреагировала не сразу.
– У вас такое редкое имя, – низкий, по-особому глубокий басовитый мужской голос заставил Арьяну встрепенуться. Выразительный тембр мурашками пробежался по всему женскому телу. Она резко обернулась.
В проеме дверей стоял светловолосый богатырь. Длинными пальцами широких ладоней он бережно водил по буквам вывески на двери кабинета директора музея. Густые усы и бородка не в силах были скрыть налитые алые губы, расплывшиеся сейчас в красивой жизнерадостной улыбке. Голубые глаза вылитого Добрыни Никитича сияли подобно насыщенному сапфиру.
– Арьяна Тимофеевна, можно войти? – его голос не переставая будоражил женщину. –
Он слегка картавил. Не противно. Как-то по-французски: с четкой “Р”, но не выговаривая букву “Л”. Получалось мягкое и тягучее произношение:
– Направийи дья…
Ну, а в остальном, Алексей оказался хорош во всех ипостасях: неописуемой красы мужчина, почти два метра высотой; перспективный и талантливый художник, с уверенной техникой кисти и отменным чувством красок; не в последнюю очередь – непревзойденный опытный марьяжник, способный вскружить голову любой представительнице слабого пола. Не мудрено, что вскоре у Арьяны появился второй муж, а у Людмилы отчим. Как покажет время, даже чересчур любимый…
Год спустя, в узком семейном кругу, с обильно, по тем временам, накрытым столом и дорогими подарками отметили Людмилино шестнадцатилетние.
Отчим самодовольно обозревал и громогласно расхваливал собственноручно им организованную трапезу:
– Пошехонский сыр. С трудом достав. С недавних пор выпускают в Яросвавской области. Нежный, сьегка пряный и умеренно кисйеватый вкус.
– Ковбаса “Московская” с кусочками жирка.
– Копченый павтус. От его умопомрачитейного запаха народ на уйице оборачивався, с завистью и повным ртом сьюней , строго смотрейи мне всьед. Я даже бояйся, что в подворотне могут огьюшить и ограбить.
– Торт пойено Сказка. Пропитанный коньяком бисквит и нежнейший крем с какао.
С наслаждением заправского гурмана Алексей описывал все эти блюда. А вот утку с яблоками, салат из свежих помидор с огурцами, бутерброды с красной икрой и паштетами он почему-то не удостоил даже одним словом. Арьяну это слегка покоробило. Ведь она так старалась.
– Всем шампанского! – властно распорядился отчим. – Крымское, бархатное.
– А почему оно называется бархатным? – едва отхлебнув глоток поинтересовалась то ли от счастья, то ли от первого алкоголя опьяневшим голосом именинница.
– Из-за танина, – со знанием дела пояснил Алексей. – Чувствуешь терпкий, сьегка горьковатый вкус?
– Да.
–Язык и губы сушит? Ощущаешь их шероховатость?
– Ага.
– Как будто кусочек бархата в рот взяйа?
Вместо ответа, слегка кивнув головой, падчерица прикрыла вмиг покрасневшее лицо руками и по-детски захихикала…
Мать подарила дочери серебряную брошь, оставшуюся ей самой по наследству от бабушки. Алексей преподнес падчерице в дар клетчатую юбку-карандаш и виниловые туфельки.
– Как точно ты угадал Люсины размеры? – вслух удивилась Арьяна. – Обычно, ты даже для себя рубашку подобрать не можешь.
– Так мы это, – чуть запинаясь пробурчал в ответ Алексей. – Вместе с Мусей выбирайи.
Буквально с первых дней совместной жизни, отчим переделал имя Люся на удобное для него без буквы “Л” – Муся.
Работницы музея наперебой восхищались, как же повезло директрисе с мужем, на редкость трепетно заботящемся о падчерице.
Отгадка не заставила себя долго ждать. В один из февральских дней Алексей сказал, что ему необходимо проведать больную родственницу, живущую в Новой Усмани, Воронежской области.