Из переписки Владимира Набокова и Эдмонда Уилсона
Шрифт:
Толстый том [Шерлок Холмс. — А. Л.] оказался отличным спутником, хотя отредактирован он довольно неряшливо. Например, совершенно очевидно, что «Установление личности» должно предшествовать «Союзу рыжих» (а не следовать за ним, как в этом томе), ведь в нем имеется ссылка на героиню предыдущего рассказа.
В наши дни люди не бледнеют так часто, как они бледнели (и бледнеют до сих пор) в художественной литературе. Когда преступник не отъявленный негодяй, но обвиняется в убийстве, его обыкновенно отправляют в Америку, после чего корабль, как правило, куда-то пропадает вместе со всей командой. Больное сердце пригождается, когда убийцы делают свое дело со вкусом.
Вспоминая различные подробности своего весьма приятного пребывания [в Нью-Йорке. — А. Л.], я с ужасом сообразил, что в разговоре с Оденом{135}
Спасибо за замечания. Скоро пришлю тебе остальное — но в более или менее окончательном виде, так что опечаток и ляпсусов будет меньше, и действовать тебе на нервы они не будут.
Яйцо и малиновая сумка имели у Дмитрия огромный успех. Мы — все трое — шлем тебе наши приветы.
8 Крейджи-сёркл
2 марта 1946
Дорогой Кролик,
спасибо за оперативность. К сожалению, я в ближайшее время не буду в Нью-Йорке, а потому не смогу побывать в Принстоне и встретиться с твоим другом.{137} Разумеется, я приеду специально, если ты сочтешь, что из этого что-то получится, Я пребываю в очень скверном настроении, так как постоянного места в Уэллсли не предвидится, а быть преподавателем с низкой зарплатой мне надоело. В следующем году (мне дали понять, что речь может идти только о годовой вакансии) мне предложили 3000 долларов в год за десять часов в неделю — а всего недель 37. Больше же всего меня беспокоит полное отсутствие гарантий.
Все это — между нами; мне бы не хотелось, чтобы об этом знали мои друзья.
Надеюсь весной закончить роман. Один из переводов Лермонтова{138} и стихотворение-кошмар,{139} которые мне вернули в прошлом году из «Нью-Йоркера», должны выйти в «Атлантике», а остальные переводы Лермонтова отправлены в «Русское обозрение».{140}
До сих пор испытываю приятный трепет, вспоминая тот теплый прием, который ты оказал мне в Нью-Йорке.
Будь здоров.
24 марта 1946
Дорогой Кролик,
огромное спасибо за чешуекрылых. Большинство из них принадлежит к Ebriosus ebrius, [95] но есть некоторое количество, принадлежащих к семейству vinolentus. [96] По крайности, одна особь представляет собой аутентичную A. luna, неясно увиденную сквозь стакан (джина). Человек, рисовавший этих насекомых, обладал следующими свойствами:
95
Беспробудный пьяница (лат.).
96
Налившийся вином (лат.).
1, Не был энтомологом.
2, Смутно представлял себе тот факт, что чешуекрылые имеют четыре, а не два крыла.
3. Столь же нетвердо был знаком скорее (очень относительно, разумеется) с ночными бабочками (Heterocera), нежели с бабочками (Rhopalocera).
4. Последнее обстоятельство может означать, что одно время он, должно быть, проводил июнь (ибо luna, запавшая ему в память, встречается только в начале лета) в сельском коттедже, в штате Нью-Йорк; ночи там теплые, темные, томные.
5. Он не был курильщиком, ибо в противном случае пустая коробка из-под сигарет «Риджент», где хранились рисунки, содержала бы в себе несколько крошек табаку — в том случае, если бы он пользовался ее содержимым раньше; в действительности же она просто попалась ему на глаза и он ею воспользовался. [На полях: Логика железная]
6. Не исключаю, что рядом с ним была женщина. Она передала ему ножницы, чтобы вырезать
97
Букв.: опьяненный вином (лат.).
7. На крышке коробки от сигарет видны едва заметные следы помады.
8. Когда он начал рисовать, он еще не приступил к еде, поскольку первое чешуекрылое (pseudo luna) было нарисовано на бумажной салфетке, когда та была еще сложена.
9. Он не был живописцем, но, может статься, был писателем; впрочем, наличие шариковой ручки ничего еще не доказывает: он вполне мог одолжить ее у находившейся рядом женщины.
10. Все могло начаться с самой обыкновенной завитушки, однако дальнейший процесс носил характер вполне сознательный.
11. В целом изображенные им ночные бабочки напоминают cherteniat diablotins. [98]
12. У него создалось впечатление, что тельце ночной бабочки — это всего лишь брюшко; он разъял его сверху донизу, что, возможно, означает, что желудку он доверяет больше, чем сердцу; он счел бы, что уместно объяснить то или иное свое действие причинами материальными, а не сентиментальными.
13. Беседу поддерживала женщина.
Вот и все, дорогой Ватсон. С нетерпением жду встречи с тобой! Твоя книга {141} вызвала среди моих литературных друзей настоящую «сенсацию». Меня одинаково мало привлекают и «пахучие дыни» Мэрион Блум, и bonnes grosses joues [99] Альбертины; зато я с радостью последую за Родольфом («Avancons! Du courage!»), [100] когда тот ведет Эмму в заросли папоротника к ее лучезарному концу. Я хочу сказать, что только в этом, чисто физиологическом смысле я критиковал prouesses [101] твоего героя.
98
Чертенята (франц.).
99
«Славные, толстые щеки» (франц.).
100
«Ну же! Смелей!» (франц.) Перевод Н. Любимова.
101
Проделки (франц.).
С любовью.
Твой
В.
8 Крейджи-сёркл
Кембридж 38, Масс.
Керкленд 24–58
25 мая 1946
Дорогой мой Эдмунд,
Что же это — надеялся, что ты залетишь в Бостон, а тебя все нет да нет… Когда же мы увидимся?
Я кончил роман. Перечитал и частично переписал главы, которые ты видел, еще пара недель уйдет на устранение всего лишнего. На книгу я потратил четыре года и сейчас перевожу дух, а рядом лежит мой розовый и пухлый новорожденный. Я, помнится, говорил тебе, что первую часть (с твоими исключительно полезными замечаниями) мне прислали обратно из «Даблдей». Теперь собираюсь отправить им весь машинописный текст и посмотреть, что они скажут. Не знаю, удалась ли эта вещь, но она во всяком случае честна, то есть соответствует, насколько это в силах человеческих, тому образу, который я в себе вынашивал. Очень надеюсь, что «Даблдей» или кто-то еще купит ее — денег чертовски не хватает: собственно, по этой причине не могу позволить себе отправиться в столь необходимый мне отпуск. Но я рад, что наваждение и бремя исчезли. Это также означает, что теперь я смогу что-нибудь написать для «Нью-Йоркера» (который все это время терпеливо сносил мою бездеятельность). <…>