Из переписки Владимира Набокова и Эдмонда Уилсона
Шрифт:
Другой чудовищный парадокс ленинизма заключается в том, что эти материалисты считали возможным пожертвовать жизнью миллионов конкретных людей ради гипотетических миллионов, которые когда-нибудь будут счастливы.
Кто мне понравился, так это Ваш Маркс. Вы замечательно тонко разбираете письма, которые он послал Энгельсу в связи со смертью его дамы сердца; даже жалко этого бурбона, пытающегося сгладить свою «оплошность» и делающего еще хуже. Вы так увлекательно рассказываете, что я не мог Вас остановить, а тем более остановиться. Вас не рассердили мои критические замечания по отдельным страницам? Мне казалось, было бы несправедливо по отношению к столь серьезной книге, если
С сердечным приветом
В. Набоков.
1941
35 Вест 87
5 марта 1941 г. [51]
Дорогой Уилсон,
мне нужен Ваш совет. Какой журнал или ревью может заинтересовать рассказ, который Вы найдете в этом конверте? Сделайте любезность, прочитайте — может быть, возникнут какие-то идеи? У меня была мысль показать его Клаусу Манну в «Decision», {16} но есть опасения, что он сочтет рассказ антинемецким — не просто антинацистским, хотя эта история могла произойти в какой угодно стране.
51
Звезда №4 1996 г. Перевод С. Таска.
Мне понравился Ким{17} — в отличие от русского шпиона. Кстати, в одном из его стихотворений есть строка о тропических «похожих на эмблему, бабочках в полете», которой я порадовался как энтомолог. Вермонт, сердитый маленький господин на велосипеде, — очень хорошо.
С моей статьей о советской литературе 1940 года вышла заминка. Я написал обозрения последних выпусков «Красной нови» и «Нового мира» для «Decision» и предполагал сделать разбор поэзии и романа для «New Republic»; но то, что я успел прочесть, так меня подкосило, что я не могу себя заставить двинуться дальше… У меня уже написано про «характеры в советской драме»,{18} — довольно ли этого?
Мне бы очень хотелось увидеть Вас перед моей поездкой в Уэлсли Колледж на две недели с лекциями. Я уезжаю 15 марта.
Передайте от нас с женой привет миссис Уилсон.
Крепко жму Вашу руку; кажется, скоро разучусь писать по-русски, так много пишу на своем «пиджин»'е. {19}
Преданный Вам
В. Набоков.
Уэллсли-колледж
Уэллсли, Массачусетс
27 марта 1941
Дорогой Уилсон,
Вы — истинный чародей. Я чудесно пообедал с Уиксом,{20} он принял мой рассказ, а заодно и меня с трогательной теплотой. Я уже прочел гранки и получил предложение написать им еще несколько маленьких шедевров.
Рассчитывал лицезреть Вас под раскидистыми дубами Новой Англии. Где Вы? Здешняя атмосфера временами напоминает мой дорогой старый колледж в Англии (Уикс, кстати, тоже учился в Тринити), где я был столь несчастлив — в перерывах между светлыми промежутками.
Мои лекции пользуются обнадеживающим успехом. Я между делом разделался с Максимом Горьким, мистером Хемингуэем и еще некоторыми, изувечив
29-го отправляюсь в театр к Чехову{22} в Риджфилд, Коннектикут, и в Нью-Йорк вернусь 4-го.
В надежде где-нибудь встретиться с Вами в самом скором времени.
Дружески Ваш
В. Набоков.
9 апреля 1941
Дорогой Кролик,
вот теперь всё безукоризненно: Ваш Моцарт и мой Сальери — единое целое. Смущает меня только одно: почему в конце, рядом с моим именем нет Вашего? В таких переводах самое важное — окончание, последний штрих, а ведь он-то Ваш. Не поставите ли и свою подпись тоже?
Готовясь к лекциям по русской литературе, я был вынужден перевести с десяток пушкинских стихотворений, а также несколько отрывков. Не знаю, чего стоят мои переводы, но моему чувству пушкинской поэзии они отвечают больше, чем все на сегодняшний день существующие. Посылаю Вам одно стихотворение и еще три. В последней строке «Поэта» я попытался передать фонетический эффект «широкошумных дубрав».
Да, я очень досадовал, что не простился с Вашей женой, а все из-за Вашей энергии, сбившей меня с толку. На днях побывал у Найджела Денниса;{23} мы отлично поговорили, он дал мне книгу на рецензию («Шекспир и „Глобус“»). И договорились насчет статьи («Искусство перевода»).
В гранках править было нечего — разве что не хватало Вашей подписи, но как с этим быть — ума не приложу.
Искренне Ваш
Владимир.
Уэллфлит, Масс.
27 апреля 1941
Дорогой Владимир,
Ваш перевод «Анчара» — лучший перевод пушкинского стихотворения и один из лучших поэтических переводов, какие мне приходилось видеть. Единственное, с чем бы я поспорил, это His neighbours в последней строке. Не лучше ли The dwellers? «Поэт» также превосходен.
По-моему, оба эти стихотворения Вам обязательно надо напечатать. Если хотите, я пошлю их в «Партизэн ревью», да и Клаус Манн{24} с удовольствием их возьмет. Полагаю, что он заплатит Вам больше, чем «П. Р.». Есть еще «Кеньон ревью» — буду рад послать Ваши переводы и туда тоже. У Вас есть сжатость и энергия языка, чего обычно переводчикам так не хватает.
Мы купили здесь дом, но, чтобы жить в нем, его еще предстоит привести в порядок. Надеюсь, что Вы у нас обязательно побываете. Наши лучшие пожелания Вашей жене и всяческих успехов в Калифорнии. Боюсь только, что Калифорния Вас околдует и Вы больше никогда не вернетесь обратно — это худшее, что может произойти в Америке с талантливыми европейцами. Взять, к примеру, Хаксли и Ишервуда (о Хаксли, впрочем, я никогда не был особенно высокого мнения). Это ведь все равно что очутиться в волшебной стране Йейтса или оказаться под Венусбергом.{25} Погода у нас который день стоит прекрасная, и остальной мир мнится поэтому каким-то нереальным. Так что не забывайте про Восточное побережье. Всегда Ваш