Из праха восставшие
Шрифт:
– Я не верю! – хихикнула какая-то женщина, сидевшая в дальнем конце вагона.
В ответ на что ее спутник расхохотался и воскликнул:
– Как и я!
Этот незначительный эпизод воздействовал на жутковатого пассажира самым драматическим образом, дружный смех в чем-то там усомнившейся парочки поразил его, как удар грома.
Его тело обмякло, глаза остекленели; Минерве Холлидей на мгновение почудилось, что она видит облачко холодного пара, вылетевшего
Потрясенная, она перегнулась через столик, вытянула вперед руку и прошептала:
– А я – верю!
Реакция была мгновенной.
Объект ее наблюдений воспрянул, в его глазах снова появился блеск, мертвенно-бледные щеки порозовели. Затем он повернулся и удивленно взглянул на женщину, чьи слова принесли ему столь чудесное исцеление.
Старая, с большой теплой грудью сиделка залилась густой краской, торопливо встала и ушла.
Пятью минутами позднее мисс Минерва Холлидей услышала, как кто-то идет по коридору, стучит во все двери подряд и что-то негромко спрашивает. Затем в проеме приоткрытой двери ее купе появилось озабоченное лицо метрдотеля.
– Извините, пожалуйста, но вы, случайно, не…
– Нет, – поняла она, – я не врач. Однако у меня есть диплом сестры милосердия. Это что, тот пожилой господин из вагона-ресторана?
– Да, да! Ради бога, мадам, идите за мной!
Жуткого пассажира как раз заносили в купе.
Подойдя к распахнутой настежь двери, мисс Минерва Холлидей опасливо заглянула внутрь.
Оживший было человек лежал лицом вверх с закрытыми глазами. Его рот напоминал бескровную рану, а голова, словно какой-то отдельный неодушевленный предмет, при каждом толчке поезда болталась из стороны в сторону.
Боже мой, подумала мисс Минерва Холлидей, да он же умер.
Но вслух она сказала совсем другое:
– Я позову вас, если потребуется.
Метрдотель облегченно удалился.
Мисс Минерва Холлидей прикрыла дверь купе и вернулась к мертвому человеку, чтобы его обследовать. В том, что он мертв, не было сомнений, но все же…
В конце концов она решилась потрогать запястье и тут же отдернула пальцы, их словно обожгло сухим льдом. Тогда она вздохнула, нагнулась и прошептала в бледное, без единой кровинки лицо:
– Слушайте меня очень внимательно. Хорошо?
И услышала – вроде бы услышала – в ответ нечто напоминавшее одиночный удар сердца, прогоняющего по жилам не живую кровь, но холодную как лед воду.
– Трудно сказать, как это пришло мне в голову, – продолжила она, – но я точно знаю, кто вы такой и какая у вас болезнь…
Опять поворот, голова пассажира легко, как на веревочном жгутике, перекатилась налево.
– Я скажу вам, от чего вы умираете, – прошептала мисс Минерва Холлидей. – Вы больны – людьми.
Глаза пассажира распахнулись, как от
– Вас убивают люди, едущие на этом поезде, – сказала она. – Это они ваш недуг.
За сомкнутой раной его рта шевельнулось нечто вроде дыхания.
– Да…а…а.
– Вы из какой-то центральноевропейской страны, верно? – Пальцы мисс Холлидей сомкнулись на ледяном запястье, пытаясь нащупать хоть какое-то подобие пульса. – Из одной из тех стран, где ночи кажутся бесконечными, а когда завывает ветер, люди слушают. Теперь же все изменилось, и вы захотели бежать оттуда, уехать, только…
Но здесь проходившая по коридору компания молодых, разгоряченных вином туристов взорвалась оглушительными раскатами смеха; мисс Холлидей на мгновение почудилось, что смертельно бледный пассажир побледнел еще больше.
– Откуда… вы… – прошептал он, – это… знаете?
– Я – особая сестра милосердия, с особенным опытом. Давным-давно, мне было тогда шесть лет, я встретила, я видела такого, как вы.
– Видели? – Слово вылетело из его губ невесомо и почти неслышно, как облачко пара.
– Да. В Ирландии, неподалеку от Килешандры. Старый, столетний дом моего дяди был насквозь пронизан дождем и туманом, и были шаги по крыше, и звуки в холле, словно туда вошло ненастье, а однажды ночью в моей комнате появилась эта тень. Она села ко мне на кровать, и от ее холода меня бросило в дрожь. Я это помню, и я знаю, что это не было сном, потому что тень, которая вошла ко мне, и села на кровать, и шептала мне, была очень… очень похожа… очень похожа на вас.
Сомкнутые веки старика чуть дрогнули; из самых глубинных, арктических бездн его души вырвалось стенание:
– И кто же тогда… что же тогда… я… такое?
– Вы не больны. Вы не умираете. Вы…
Далеко впереди, в голове Восточного экспресса, зарыдал паровозный гудок.
– …призрак,– закончила мисс Холлидей.
– Да-а-а! – В этом вопле звенела отчаянная потребность в узнавании, в понимании. – Да!
Словно в ответ, на пороге распахнувшейся двери появился священник с серебряным распятием в руке. Совсем молодой, с пунцовыми губами и сияющими очами, он воззрился на распростертую фигуру кошмарного пассажира и звонким голосом вопросил:
– Могу ли я…
– Соборование? – Левое веко старика отъехало вверх, как крышка серебряного ларца. – От вас? Нет. – Распахнутый глаз скосился на медсестру. – От нее.
– Сэр! – вспыхнул юный священник; вцепившись в спасительное распятие, как в вытяжной строп парашюта, он крутанулся на месте и пулей вылетел из купе.
Пожилая сестра милосердия молча смотрела на своего теперь уже окончательно странного пациента, пока тот не выдохнул с хрипом:
– А чем… чем сумеете помочь мне вы?