Из рассказов летчика-испытателя
Шрифт:
А вот и солнце. Здравствуй, солнце! Сегодня оно встретило тебя раньше, чем тех, кто остался внизу. Все вокруг окрасилось тончайшим золотистым светом. Даже к цвету неба примешали немного золотистого оранжевого тона. И земля сквозь этот золотистый вибрирующий свет выглядит теплой и немного дремлющей. Только ближе к горизонту полыхают желтым тревожным пожаром далекие озера.
Прости меня, солнце, что поворачиваюсь
Уходящий мрак окрасил все в фиолетово-синюю краску: и землю, и горизонт, и облака, и часть неба. Только высоко, значительно выше тебя, появляется передний край нового дня...
А теперь вниз. Мелькнули мимо ставшие ослепительно белыми вершины облачных нагромождений. Ниже, еще ниже. Лента шоссе, застывшие автомобили, застывшие в самых неожиданных позах пешеходы. Последние секунды отделяют тебя от земли. И вот уже серая лента бетона покорно ложится под колеса. Меньше скорость, и снова все задвигалось в своем обычном темпе. Поехали машины, пошли люди, поплыли облака...
Здравствуй, земля! Я снова вернулся к тебе. Ведь мы все покидаем тебя, чтобы вернуться. Обязательно вернуться.
Володе Нефедову посвящается...
Мы стоим, скорбно обнажив головы. Его друзья. Как-то не верится, что все это правда, что его уже нет, что все эти цветы принесены ему.
Познакомились мы в школе летчиков-испытателей. Как сейчас, помню его улыбку и румянец во всю щеку. Среднего роста, широкоплечий, он всегда приносил с собой веселье и желание узнать что-то новое — как в работе, так и в жизни.
Летал он — а летал он на самолетах послезавтрашнего дня — с блеском. Отдыхать любил с выдумкой, со сменой впечатлений.
— Сегодня суббота. Давайте махнем в Калинин, там поужинаем и переночуем, а в воскресенье весь день на Волге.
Или:
— Давайте встретим Первое мая в Крыму.
И мы, его друзья, заражались его энергией и включались в подготовку: писали списки необходимого, все, вплоть до мелочей. В дальние поездки выезжали всегда в 23.00, чтобы от Москвы отъехать по пустому шоссе и встретить рассвет нового дня в дороге, в движении.
Наша дружба окрепла в первой совместной поездке на юг.
Нас было трое: Володя Нефедов,
И вот передо мной лежат наши записи. Они ничего или почти ничего никому не скажут. Никому, кроме Жоры и меня.
Какие-то мелочи, обрывки мыслей, штрихи вроде вот такого, записанного рукой Володи:
«5.05.52. 24.00. Приехали в Курск.
6.05.52. 1.40. На спидометре 21480 км.
Выехали из Курска. Паршивенькая гостиница».
И нарисован большой зуб.
Но мне дороги эти строки. Мы снова вместе.
В последний раз мы встретились с ним на медицинском пункте. Он уже прошел осмотр и торопился на вылет. Мы поздоровались, крепко пожали руки. Я не помню сказанных слов. В памяти остались только его лучистые, большие светло-голубые глаза...
Я сижу в кабине и готовлюсь к запуску двигателя. Володя уже в воздухе. Голос его, как всегда, спокоен. Слышны скупые слова его доклада:
— Двигатель остановлен. Обеспечьте посадку.
Голос руководителя полетов:
— Запуски двигателей прекратить, зарулить на стоянки, в воздухе отойти от точки.
С ним это уже случалось не раз. И все равно на земле все немного нервничают. Но все идет нормально. Вот показался его самолет. Он еще виден, как точка, но чувствуется, что его ведет твердая рука. Самолет снижается и уже отчетливо виден. Вот он уже на прямой.
— Молодец, Володя!
До земли 300, 200, 100, 50 метров.
— Ну, теперь он дома!
Все начинают заниматься своими делами.
Вдруг в наушниках резко, почти как крик:
— Управление!
У меня что-то обрывается внутри.
И в тот же момент с высоты метров в пятнадцать самолет резко клюет носом.
Удар! Огонь! Тишина!
Пронзительно воя, выворачивая этим воем душу, несутся санитарные машины.
Над аэродромом вырастает черный столб дыма. Тишина.
Прощай, друг!