Из Ро?ссии с любовью
Шрифт:
— Не позавидую я тем, кто вздумает атаковать замок, — поделилась впечатлениями, продолжая с любопытством рассматривать стены, бойницы и держатели для факелов.
Мамочка дорогая, ведь это не музей, где половина вещей восстановлена, а остальная собрана с миру по нитке. Здесь люди живут и работают каждый день.
И я тоже буду здесь жить.
Крытый проезд закончился, дорога, ведущая в глубь замка, расширилась и продолжилась вдоль крепостной стены. Ослик, шедший знакомым путём, свернул между двух
Откуда-то выскочил мальчишка и, коротко поклонившись мне, громко, без всякого почтения, зашептал:
— Слышь, светлость, ты где шляешься? Я уже не знал, как отбрехиваться. Тебя ищут, а я прячу твои башмаки, куртку и берет. Хочешь, чтобы и меня заодно взгрели?
— Не взгреют! — демонстративно храбрясь, фыркнул мой провожатый, но губы стянулись в куриную гузку. — Жан, принеси мою одежду. Маскарад не удался.
— Да ладно! — мальчишка покосился на меня. — Видела твои портреты?
— Увидела, что я ряженый. Неси одежду, говорю! — виконт стянул с головы драный картуз, встряхнул золотыми локонами, вздохнул.
— Бабушка? — спросила я, видя, что перспектива ближайшего будущего мальчика не радует.
— Бабушка… — согласился Гильом, покраснев, добавил, — и розги.
— Да ладно! — повторила я восклицание дворового мальчишки.
Виконт объяснил:
— Дело в том, что сегодня я нарушил три правила. Первое, ушёл из замка, никого не предупредив. Второе, опоздал к обеду. И третье, общаюсь с чернью. Согласно уложению о воспитании, составленного вдовствующей графиней…
— Вот, держи! — без всякого почтения перебил сюзерена запыхавшийся хранитель куртки и башмаков, ткнув свёртком в грудь виконта.
Тот взял одежду, учтиво мне поклонился: — Простите, баронесса! — обошёл повозку и стал переодеваться. Я, чтобы не смущать юного дворянина, повернулась к нему спиной.
Через несколько минут услышала:
— Мария Павловна, я готов представить вас моей бабушке — вдовствующей графине Мелани де Венессент и моим сёстрам. — Сделав было шаг, я вспомнила о саквояжах и сундуке с тканями и оглянулась на тележку. Но Гильом меня успокоил: — Не переживайте. Багаж доставят в ваши покои. Думаю, они уже готовы.
После того, как мальчик переоделся, он словно снял с себя лёгкость общения и расслабленность. Бархатная куртка, берет с элегантной складкой, заколотой блестящей брошью, и башмаки из хорошей кожи с серебряными пряжками изгнали из глаз озорство, заставили губы поджаться, спину гордо выпрямиться, плечи расправиться, а подбородок приподняться. Каникулы закончились. Виконт вернулся в свои владения.
«Интересно, когда он настоящий?» — глядя на такое радикальное преображение, задала я себе вопрос. Мне стало чуточку жаль Гильома: какой бы титул ни носил, но он ещё ребёнок. Шалить в его возрасте нормально и даже нужно. А то держат себя в рамках, держат, а потом срываются с цепи обязанностей и обязательств, уплывая в светлую даль на корабле
«От такой матушки и я бы, наверное, сбежала» — подумала я, приседая в низком приветственном реверансе перед вдовствующей графиней. Спасибо памяти тела — не надо задумываться, куда руки деть и как ноги подогнуть.
Подумала, а потом одёрнула себя. Никуда бы я, всю жизнь тоскующая по маме с папой, не побежала.
Я совсем не помнила своих родителей. Бабушка расспросы и разговоры на эту тему не одобряла, заслонясь кратким:
— Погибли они.
После этих слов лицо её каменело. Не плакала, не билась в горе, но было видно, как велика её печаль по дочери и зятю.
Всего лишь раз она позволила себе заговорить, да и то… Этот рассказ был не для меня. Похоже, бабуле необходимо было выговориться. Её бедное сердце так долго и много страдало. Наверное, через слова надеялась выпустить скопившуюся боль…
— А чего это баронессу в гувернантки понесло, да ещё в такую даль? Что, в России женихи закончились или учить некого? Должно быть, такая слава, что только во Франкское королевство бежать осталось.
— Бабушка… — ахнул виконт от слов таких.
— Ты вообще молчи! Разговор с тобой позже будет, — графиня стукнула в пол богато изукрашенной тростью.
Голос старухи был под стать фигуре. Сухой, скрипучий. Конечно же, не было слышно скрипа при движениях графини, но мимика подтверждала, что нет больше проворства в теле и каждый жест, каждый поворот головы, каждый шаг даётся через боль. Подагра, что ли? Ну да… вон как суставы на пальцах изогнуло.
И не помогает ей ни тепло камина, возле которого восседает графиня в большом мягком кресле, ни пушистый ковёр в ногах, ни шаль, в которую кутает она измученное болезнью тело.
Но всё равно, не дело это делать больно другим, когда самой плохо.
— Ваша Сиятельство? — решилась заговорить я.
— Что тебе? — не дав себе труда быть вежливой, откликнулась бабушка виконта.
Я открыла было рот, но тут в комнату в сопровождении женщины в тёмном чепце и в таком же тёмном платье — монашка или вдова? — вошли две очаровательные девочки.
Золотые кудри как у брата, аристократичные черты лица, любопытные глазки. Держась за руки, виконтессы подошли к креслу бабушки, присели в книксене.
— Вот, баронесса, — старуха категорически не желала называть меня по имени, да и титул выговаривала с какими-то издевательскими нотками. — Познакомьтесь со своими воспитанницами: старшая — Инес, ей восемь лет, младшая — Авелин, три года. Надеюсь, вы сможете привить девочкам всё то, что сделает их в последующем достойными жёнами и матерями.
Не стала заверять графиню в любви, преданности и в том, что полностью оправдаю её надежды. Спасибо, не стала при воспитанницах рассуждать на тему, почему я из России сбежала.