Из России в Китай. Путь длиною в сто лет
Шрифт:
А с Володей Неверовым, который по окончании советского вуза в середине 50-х годов вернулся в Китай, наша семья поддерживает дружеские отношения до сих пор.
Глава 7
Гостиница «Люкс»
С конца 1935 года Ли Мин с невероятной настойчивостью при каждой встрече начал заговаривать о женитьбе. Я колебалась.
Меня не смущали его многочисленные жены и дети (дело прошлое!), не волновала и разница в возрасте – пятнадцать лет, но беспокоило будущее. Я прекрасно понимала, что Ли Мин не волен в себе: сегодня он здесь, а завтра – негласный приказ, и он может в любой момент покинуть Москву. Я даже не узнаю, что с ним. Такие примеры я уже видела. Ли Мин познакомил меня с Женей Гомберг, работавшей его секретарем в Профинтерне. Она приходила со своим сынишкой – восточного типа мальчиком. Муж Жени Вэнь Шичжэнь находился где-то в Китае, вестей от него не было. Осталась
48
Пьеса Всеволода Вишневского, написанная им в 1932 году и поставленная в Камерном театре Александром Таировым в 1933.
У меня было ощущение, что я бросаюсь в омут с головой.
Но я знала, что Ли Мин переживал нелегкую пору, что он очень одинок в России. Не хотелось наносить ему еще один удар. Пусть не думает, что я тоже боюсь связать свою жизнь с «оппортунистом»!
Решение пришло бесповоротно.
Сальда меня поддержала, а вот с Клавой творилось что-то непонятное. В последнее время она начала отходить от меня, проявляла холодность. Она была человек в себе, сдержанная и скрытная, но явно не одобряла развитие моих отношений с Ли Мином. Возможно, в ней играло ущемленное женское тщеславие, чувство оскорбленного самолюбия: как же, предпочли не ее, а Лизу! К Ли Мину особого чувства она не испытывала, но ведь она привыкла быть первой! После моей свадьбы наши дружеские отношения окончательно прекратились.
Правда, она пригласила меня к себе, когда выходила замуж за коллегу по издательству – модника и пижона. Он мне не понравился, и я оказалась права: женская судьба Клавы не сложилась, как и у многих красивых женщин. Когда она тяжело заболела, муж тут же начал изменять ей. Клава ушла из жизни несчастной, не дожив и до сорока лет.
Мы с Ли Мином поженились в начале февраля 1936 года.
Регистрироваться не ходили. В те времена можно было обходиться и без этой формальности: советский закон признавал гражданский брак наравне с официально зарегистрированным.
Так поступали многие советские граждане. Да и мне это казалось лишней процедурой. Разве печать на свидетельстве делает брак более надежным и прочным? Так я тогда рассуждала.
В Китае в те времена тоже существовало либеральное отношение к регистрации. По традиции главным для признания законности брака была его гласность, публичность. Проще говоря, свадьбу надо было играть, чтобы все знали, а наличие бумажки никто и не проверял. Тем более в условиях нелегальной деятельности куда идти регистрироваться – в гоминьдановские органы? Беспокойная жизнь подпольщиков приводила к тому, что супружеские отношения нередко оказывались скоротечными, а фиктивные браки, служившие для прикрытия, превращались в настоящие. В том кругу профессиональных революционеров, к которому принадлежал Ли Лисань, практически каждый пережил в личной жизни расставания и новые встречи, у каждого было по нескольку браков: у Мао Цзэдуна – четыре, у Лю Шаоци – пять или шесть, только Чжоу Эньлай всю жизнь оставался со своей Дэн Иньчао.
Позднее мне нередко приходилось отвечать на вопрос:
– А вы какая по счету жена Ли Лисаня?
На что я говорила:
– Пятая.
И с гордостью добавляла:
– И последняя.
У китайских коммунистов имелось правило – получать на брак устное разрешение партийной организации. Этого было достаточно.
И вот в преддверии свадьбы Ли Мин повел меня в гостиницу «Люкс» к тогдашнему руководителю делегации китайской компартии в Коминтерне Ван Мину. Это имя потом сопровождало нас всю жизнь. От Ван Мина зависело, станем ли мы мужем и женой. Мне, неискушенной в правилах поведения китайских партийных работников, это показалось несколько странным, но в некоторой степени даже польстило.
В середине 30-х годов Ван Мин представлялся важной фигурой – он был членом Политсекретариата и Президиума ИККИ, был близок с Георгием Димитровым, прославленным борцом с фашизмом, избранным в 1935 году на пост Генерального секретаря Исполкома Коминтерна, и вообще пользовался поддержкой ответственных руководителей этой организации. В советских газетах публиковались его выступления и статьи на русском языке. Можно с уверенностью сказать, что в широких кругах советских людей его знали лучше, чем Мао Цзэдуна, о котором мало что было известно. Но по возрасту и партийному стажу Ван Мин значительно уступал Ли Лисаню
Летом 1928 года, когда в обстановке крайней секретности под Москвой собрался VI съезд КПК, Сталин встретился с ведущими руководителями партии: Цюй Цюбо, Чжоу Эньлаем, Ли Лисанем и Сян Чжунфа, а переводчиком на этой встрече был слушатель «Суньятсеновки» Ван Мин, хорошо говоривший по-русски. В 1929 году молодой, но амбициозный выпускник университета приехал в Шанхай. В то время Ли Лисань возглавлял отдел пропаганды ЦК КПК и вообще вершил делами партии. Когда он вызвал Ван Мина для беседы по поводу «трудоустройства», тот прямо заявил, что желает остаться в аппарате ЦК, претендуя на руководящую должность, ведь в Москве он ходил в любимчиках у Павла Мифа, ректора Университета им. Сунь Ятсена. Особенно Ван Мин выдвинулся во фракционной борьбе в среде китайских студентов, когда он, опираясь на поддержку руководства университета, записал своих противников в «троцкисты», а сам возглавил так называемую «группу 28 с половиной большевиков» [49] . Он считал себя ортодоксальным многознающим марксистом. Но Ли Лисань указал ему, что теоретические знания – это еще не все, необходимо набраться практического революционного опыта, и рекомендовал Ван Мину начать с рабочих низов, как он сам это сделал по возвращении из Франции. Ван Мин был направлен на партийную работу на шанхайскую табачную фабрику. Он был страшно обижен, посчитав, что Ли Лисань применяет к нему «репрессивные меры», и стал жаловаться Мифу, непрерывно посылать письма в Москву. Причем отправлял их простой почтой, что было грубым нарушением конспиративной дисциплины.
49
Группа в КПК, не являвшаяся формальной фракцией. Ее участники выступали за изменение направления развития революции. Группа играла важную роль в партии на рубеже 1920–1930-х годов.
Когда летом и осенью 1930 года развернулась борьба с «лилисанизмом», Ван Мин очень хорошо отыгрался, выставив себя героем. При поддержке Мифа он вошел в Политбюро ЦК КПК и фактически стал играть в нем первую скрипку. Это произошло в начале 1931 года на пленуме, где под давлением Коминтерна Ли Лисань и Цюй Цюбо были выведены из Политбюро, и весь состав руководства КПК был значительно обновлен, пополнен «людьми из Москвы». После казни Сян Чжунфа гоминьдановцами летом 1931 года Ван Мин даже несколько месяцев исполнял обязанности генсека партии, вроде бы достигнув заветной вершины власти. Но, видимо, малодушие перевесило амбиции: страшные провалы конспиративной сети, казни, расстрелы заставили его в первую очередь подумать о себе. Он настоял, чтобы ЦК укрыл его в безопасном месте – в иностранном санатории под Шанхаем, где для него с женой сняли целый этаж, а затем и вообще предпочел перебраться из опасного Шанхая обратно в Москву и «рулить» издалека.
Прибытие Ван Мина в Коминтерн не могло обрадовать Ли Лисаня, оказавшегося в непосредственном подчинении у человека, настроенного к нему явно неблагожелательно. (Китайцы долго помнят обиды.) Несколько раз Ли Лисань просился на родину, но Ван Мин никак не давал разрешения, не упуская при этом любого случая, чтобы прижать «оппортуниста» к ногтю. Когда предыдущая жена Ли Лисаня, Неверова, уехала в командировку на Дальний Восток, Ли Лисань в письме к ней вскользь упомянул о том, что, мол, товарищ Ван Мин недавно вернулся из отпуска в Москву. Не знаю, как содержание этого письма стало известно китайской парторганизации, но оно послужило поводом к новой серии проработок, так как Ван Мин обвинил Ли Лисаня в «разглашении секретных сведений», касающихся местонахождения руководителя китайской компартии. Как позднее сказал Ли Лисань в своем выступлении на VIII съезде КПК, в Москве он ощущал себя «снохой под игом свекрови», не мог распрямить спину.
Но когда мы с ним шли к Ван Мину, я, конечно, еще не знала всех этих сложностей во взаимоотношениях. Ван Мин занимал на седьмом этаже гостиницы «Люкс» апартамент из трех комнат. С ним вместе в Москве находилась жена Мэн Циншу (по-русски Роза), настоящая китайская красавица с прекрасным цветом лица и большими глазами под красиво очерченными дугами бровей. У них была четырехлетняя дочка Ван Фан, Фаня. В 1937 году, уезжая на родину, отец оставил ее на воспитание в семье Димитрова, который после войны забрал ее с собой в Болгарию. Фаня, приехав к родителям в Китай в 1950 году, не захотела оставаться с ними, заявив, что своей родиной считает Болгарию. Ныне все трое – родители и их дочь – покоятся на Новодевичьем кладбище в Москве. На могиле Ван Мина воздвигнут пышный монумент с фигурой в полный рост и выгравированной надписью «Выдающийся революционер-интернационалист». Сюда часто водят группы любопытствующих китайских туристов.