Из сборника 'Комментарий'
Шрифт:
– Я хотел бы видеть мистера и миссис Джеймс Уайт.
– Это на втором этаже, в конце коридора. Мистер Уайт, вас спрашивают!
Моя собака обнюхивала стену коридора, которая так непривычно пахла. Вскоре появился старик. Он недоверчиво посмотрел на нас, а мы на него.
– Мистер Джеймс Уайт?
– Да, это я.
– Вчера ночью кто-то, назвавшийся вашим сыном, просил меня посетить вас.
– Прошу вас, войдите, сэр.
Комната, не оклеенная обоями, не больше десяти квадратных футов; здесь стояла
На деревянном стуле перед камином сидела старуха; морщины избороздили ее темное лицо. У нее были седые волосы, маленькие серые глаза, на носу бородавка. Грязный платок, заколотый на груди булавкой, старая юбка и кофта - вот и вся ее одежда. На среднем пальце ее левой руки было толстое золотое кольцо. В комнате стояли только два стула, и один из них старик пододвинул мне, обтерев его рукавом. Моя собака улеглась, прижавшись мордой к полу: вид и запах нищеты раздражали ее.
– Кажется, вам очень не повезло в жизни.
– Очень, сэр.
Он присел на край кровати, и я увидел, что его лицо посерело от постоянного недоедания; седина тронула его редкие волосы и короткую бородку, - это был исстрадавшийся человек, отупевший от нужды и отчаяния.
– Но как вы дошли до такой бедности?
– Да ведь зима и работы нету.
Старуха, сидевшая у камина, прошептала:
– Старик может работать, сэр; еще как может!
– Да, могу; хоть сейчас могу.
– К сожалению, глядя на вас, этого не скажешь! Его рука сильно дрогнула, и он пытался унять дрожь.
– Холодновато у нас, а вообще-то я хорошо себя чувствую.
Старуха зашептала еще доверительнее:
– Старик у меня совсем здоровый, сэр; ей-богу, он может работать. Это он в такую погоду расклеился, потому как не ел ничего.
– Но сколько же вам лет?
– Старику семьдесят один, сэр, и мне столько же. Разница между нами всего в два месяца - так ведь, старик?
– Мне очень жаль говорить вам это, мистер Уайт, но при теперешней конкуренции много ли у вас шансов получить работу в вашем возрасте? Кто вы по профессии?
– Маляр, сэр, да я на любую работу согласен, все возьму, что дадут. Кое-что мне от мистера Вильямса перепадает, когда дела хорошо идут, но зима...
– Старик может работать, сэр; еще как может!
– Тридцать три года я в одной фирме работал; тридцать три года!
– В какой фирме?
– Тридцать три года, пока не закрылась...
– Но в какой же фирме?
– Отвечай, когда тебя господин спрашивает. До него не сразу доходит, что ему говорят, сэр.
– Для фирмы Скоттера на Джон-стрит... Тридцать три года. А теперь она закрылась.
– И давно закрылась?
– Три года.
–
– Перебивались кое-как... Летом иногда работенка перепадала. Перебивались...
– Вы уж не сердитесь на моего старика, сэр. Почему ты им не скажешь? Сами видите, сэр, кое-как перебивались, а теперь вот ничего не осталось.
Она прикрыла рот рукой и зашептала, словно поверяя мне тайну:
– Худо же нам пришлось, сэр, ох, как худо! Право слово, и рассказывать неохота.
И этот почти беззвучный шепот, этот робкий жест, казалось, воскресили все беды, о которых она говорила, я беды эти снова посетили двух стариков в их ужасном уединении за плотно запертыми дверьми.
Воцарилось молчание; глаза моей собаки словно говорили: "Хозяин, мы тут засиделись: едой здесь не пахнет, огня нет!"
– В такую погоду вы, должно быть, очень страдаете от холода?
– А мы почти что не вылезаем из постели, сэр... Чтобы согреться, знаете... чтобы согреться.
Старик, все сидевший на черной кровати-развалине, кивнул.
– Но ведь у вас нет одеяла.
– Все спустили, сэр, все спустили.
– Неужели вы ничего не скопили за тридцать три года?
– У нас семья, сэр, семья; четыре сына да две дочки; а заработок - от силы тридцать шиллингов в неделю. Он всегда отдавал мне получку, сэр, старик всегда отдавал мне получку.
– Я всю жизнь был непьющий.
– Старик и капли в рот не брал, а теперь он стал старый. Но он может работать, сэр, может.
– Но неужели ваши сыновья не помогают вам?
– Один помер, сэр; в горячке помер. А у другого, - она коснулась лба иссохшим пальцем, - не все дома... Он, знаете, не того...
– Это, видимо, тот, которого я встретил вчера ночью?
– Не все дома... Это после военной службы. Малость того...
– И она снова коснулась лба.
– А остальные два?
– Они хорошие дети, сэр; но у них самих семьи большие, знаете. Не могут...
– А дочери?
– Одна померла, сэр, а другая замуж вышла, уехала.
– И нет никого, кто бы помог вам?
Старик резко вмешался в разговор:
– Нет, сэр. Никого.
– Он неверно говорит, сэр... Дай я все объясню господину! Правду сказать вам, сэр, мы к этому непривычные; попрошайничать непривычные, вот что; никогда этим самым не занимались: не могли!
Старик снова заговорил:
– Тут Общество нами занималось, вот письмо ихнее. А помощи мы, выходит, не заслужили, потому как у нас ничего не скоплено. А у нас все деньги, почитай, год, как вышли; да и что я скопить мог, с шестерыми-то детьми!
– Старик ничего копить не мог; ему детей кормить надо было, а копить он не мог. Мы попрошайничать непривычные, сэр, ни за что!
– М-да... А вы знаете, что теперь всем будут платить пенсию по старости?
Старик медленно проговорил: