Из счастливой страны Детство
Шрифт:
Моя работа – это резать ниточки и вдевать их в петельку на игрушки. Конечно, мне тоже хочется, как сестры вешать игрушки на ветки, но я все равно высоко не достаю.
Когда все игрушки на местах, мама помогает раскинуть блестящий дождь на ветки и гирлянды. Одна гирлянда не горит – и в дело включается папа.
Наконец, все лампочки светятся. Мы выключаем большой свет и любуемся на новогоднюю елку в огнях и блестках. Очень красиво! Жалко только, что с горящими гирляндами она не может крутиться: провода не
Еще к новому году у нас накапливалось огромное количество конфет. Подарки давали для нас родителям на работе, сестрам, а позже и мне – в школе, иногда приносили родственники. Бабушка сшила всем нам из белого материала мешочки для конфет, которые затягивались шнурком, и вышила на каждом имя, чтобы они не путались.
Мы обязательно сортировали конфеты и считали: сколько карамелек, сколько с черной и сколько с белой начинкой. Ингода обменивались, иногда настаивали на леденцах «лимонад», или делали из них «блины», надавливая ножкой табуретки. Больше всего я любила большие шоколадные конфеты типа «Гулливер» или «Красная шапочка».
Еще в подарках бывали грецкие орехи, которые мы раздавливали с помощью дверей, и яблоки, и очень маленькие мандаринчики. Откуда они брались – неизвестно, поскольку в магазинах мандарины и апельсины не продавали. Это было одно из новогодних чудес.
В гости к бабушке
Когда у родителей был отпуск, они ехали в гости к папиным родителям, в Восточно-Казахстанскую область. Иногда брали меня с собой.
Из Волгоградской области дорога в Казахстан занимала вместе с пересадкой пять суток. Одну ночь нужно было провести на вокзале, пытаясь как-нибудь устроиться на неудобных жестких сидениях, остальные – в поезде.
Мы ехали в плацкартном вагоне, и это было сначала интересно, а потом слишком долго и скучно. Сидеть и лежать на одном месте надоедало, и я начинала шастать по вагону, но не просто так, а по делу: выбросить фантик от конфеты, помыть руки в туалете и так далее. Еще я научилась наливать кипяток в кружку. Нужно было лить недополна, чтобы не расплескать и не обжечься.
Шастая туда-сюда с кипятком и без я, конечно, попала в поле зрения кондуктора, которая преградила мне дорогу.
– Ты чья? – Спросила она.
Вообще-то я привыкла точно отвечать на поставленные вопросы.
– Я – папина и мамина.
– Ах, вот как, – в глазах строгого кондуктора мелькнула улыбка.
Следующие минут пять она еще задавала мне всякие вопросы: куда я еду? К кому? И так далее. Конечно, я все ей рассказала в деталях. Оставшиеся два или три дня мы уже общались с ней как хорошие знакомые.
– Какая девочка у вас смышленая! – Сообщила кондуктор моим родителям.
Она персонально со
Бабушка с дедушкой жили в поселке Глубокое в большом и не живом, с моей точки зрения, доме. Внутри царила полутьма, поскольку летом закрывались ставни, чтобы не было жарко. В доме стояли комоды и кровати с высокими перинами, пышными подушками, накрытыми накидками. Спать, провалившись в перину, мне не очень нравилось. Казалось, что я куда-то провалилась, и хотелось выбраться наружу, чтобы снова ощущать пространство и воздух.
В комнатах царил идеальный порядок, лежали какие-то расшитые салфетки и громко тикали часы, возвещая боем о наступлении какого-то важного события. Мне было даже как-то неловко нарушать тишину этого дома.
Бабушка с дедушкой были чистокровными немцами. До Казахстана они жили в республике немцев Поволжья, а потом их депортировали во время войны. По-русски они говорили немного с акцентом, а между собой общались по-немецки. Я ничего не понимала из их речи.
Их дом, речь, строгий распорядок дня – все это казалось мне непривычным и странным. И вообще в моей голове не укладывалось, что эти малознакомые люди для меня – дедушка и бабушка. У меня уже была моя настоящая бабушка, которая с нами жила и заботилась о нас каждый день, иногда ругалась и грозила стукнуть тапком. Вот она -настоящая бабушка, а эта не очень… Хотя она, как положено бабушке, пекла пирожки и делала всякие вкусности. Немецкие сытные люда с жирным мясом мне были не слишком по вкусу, и больше всего мне нравились галушки с картошкой и обжаренными на масле сухариками.
Что касается дедушки, этот персонаж для меня вообще непонятен: у бабушки, которая с нами жила, муж не вернулся с войны. Немецкий дедушка подчинялся бабушке и вечно занимался какой-то работой по дому и огороду, где тоже царил идеальный порядок, и был построен маленький летний домик-беседка для внуков.
Когда я подросла, то узнала о нем такую деталь: когда началась война, его определили в трудармию на север. По сути дела, они жили там как заключенные, соблюдая лагерный режим. Дед был высоким, и положенного пайка ему не хватало. С каждым днем он слабел все больше. Один раз он упал прямо на дороге, когда их вели на работу.
– Пристрелить его что ли? – Спросил один конвоир у другого.
– Что на него пулю тратить? И так дойдет, – отозвался другой.
Колонна трудармейцев ушла, а он остался в снегу на сорокаградусном морозе. Через какое-то время по дороге проходила женщина из ближайшей деревни, с санками. Она направлялась в лес за валежником и дровами. Она остановилась возле полуокоченевшего человека, с трудом погрузила его на санки, привезла к себе домой и начала выхаживать.
Конец ознакомительного фрагмента.