Из шпаны – в паханы
Шрифт:
– Он, – Бурый щелкнул кнутом. – Конечно, он. Больше некому. Кстати, где сам Графин-то?
– Ушел, – буркнул Рекрут.
– Вот гаденыш! Но ничего... Не долго ему небо коптить осталось.
Митяй сел на прежнее место и дотронулся пальцами до отворота пальто Рекрута. Внимательно ощупал обугленное пулевое отверстие. Всего каких-то пару сантиметров правее, и казанский жиган уже не сидел бы сейчас с ним в пролетке.
– Ну надо же! – восхищенно присвистнул Митяй. – А ты и впрямь заговоренный, Рекрут.
Жиган
– Заговоренный. Но пальто жаль. Хорошую вещь испортили.
Митяй от души расхохотался. Через секунду к его смеху присоединился и Бурый. Пролетка свернула в темную подворотню и встала.
– Дальше пешком, – Бурый бросил поводья. – Там заставы. А видок у нас больно приметный.
Он спрыгнул с козел и поправил треух. К полуночи снегопад разошелся не на шутку. Декабрь вступал в полноправные свои владения. Зима обещала быть в этом году лютой. Рекрут считал это хорошим знаком. Засунув руки глубоко в карманы и слегка наклонив голову, жиган последовал за Бурым. Митяй замкнул шествие.
Москва. Здание ЧК на Лубянке
– Я неоднократно пытался связаться с вами по телефону, товарищ Камаев, – Сверчинский прикурил папиросу, дунул на спичку и бросил ее в пустую стеклянную пепельницу. Заметил, как собеседник отследил взглядом его движение. – Но, признаться, из этой затеи так ничего и не вышло.
– Я был занят, товарищ Сверчинский. Боюсь, что у меня и сейчас не слишком много времени на общение с вами. Чего вы хотите?
– Я слышал, вы взяли Резо Зурабишвили.
Сверчинский не спрашивал. Его слова звучали как утверждение. Дымовая завеса на мгновение скрыла словно высеченное из гранита лицо казанского чекиста. Камаев убрал в стол портрет покойной супруги, а заветный патрон перекочевал в правый карман кожаной куртки. Виктор Назарович стиснул его большим и указательным пальцами.
– Взяли.
– А Сергея Бармаша?
Камаев нахмурился.
– Кто это?
– Рекрут.
– Нет. Его мы пока не взяли. Но в скором времени обязательно.
– Зурабишвили дал показания?
– Не дал. Его поместили в Бутырскую тюрьму. Будем работать.
Улыбка тронула губы Сверчинского. Казалось, все сказанное московским чекистом чрезвычайно его порадовало. Камаев, напротив, остался мрачен и скуп на какие-либо эмоции. Кондрат Сергеевич еще раз энергично затянулся, разогнал дым рукой и резко подался вперед.
– Это хорошо, товарищ Камаев. Это очень хорошо.
– Что «хорошо»?
– Что Зурабишвили пока не расстреляли. А то, что он находится у вас именно в Бутырской тюрьме, еще лучше, – Сверчинский буквально ликовал, и причины такого поведения казанского коллеги оставались пока для Камаева загадкой. – У меня есть информация, способная помочь в работе с Зурабишвили.
Пальцы
– Что это за информация?
– Взгляните сами, – Сверчинский расстегнул плащ и вынул из внутреннего кармана несколько исписанных каллиграфическим почерком листов бумаги. Передал их через стол Камаеву. – Здесь дело, которое было возбуждено против Зурабишвили в Казани в тринадцатом году. Ознакомьтесь с ним повнимательнее.
Камаев приступил к чтению. Вдумчиво и основательно. Он не пропускал ни одной строчки из написанного. Сверчинский внимательно наблюдал за его реакцией. Когда Виктор Назарович перевернул третий по счету лист и взялся за изучение четвертого, казанский гость негромко прокомментировал:
– Дальше изложено все, что мне удалось узнать о Екатерине Калюжной. А также о человеке по имени Михаил Гроссовский. Если вы обратили внимание, товарищ Камаев, он в некоторой степени фигурировал в том деле тринадцатого года. Узнал я немного, но вся основная информация налицо. Как раз то, что нам требуется. Я не говорю, что это обязательно сработает. Но попробовать стоит. Тем более что по стечению обстоятельств Михаил Гроссовский находится сейчас в той же самой тюрьме, что и Резо Зурабишвили...
Камаев закончил чтение. С сосредоточенным видом сложил листы в прежнем порядке и побарабанил по ним пальцами. Сверчинский видел, что спокойствие сотрудника московского ЧК напускное. В изложенной информации Камаев уловил главное. Это было видно по его глазам. В том, что перед ним находится такой же профессионал своего дела, как и он сам, Сверчинский не сомневался.
Камаев резко поднялся на ноги. Стремительно прошелся до зашторенного окна, развернулся и так же быстро вернулся обратно. Уперся кулаками в жесткую крышку стола.
– Я могу оставить эти бумаги у себя? – спросил он.
– Разумеется, – Сверчинский потянулся и загасил папиросу в пепельнице двумя порывистыми тычками. – Для этого я вам их и привез.
Камаев убрал листы в ящик, запер его и вновь совершил быстрый энергичный рейд до окна и обратно. В голове Виктора Назаровича зрел определенный план действий. На какое-то время он даже забыл о патроне в кармане своей куртки. Сверчинский не торопил московского коллегу с решением.
– Но девушка умерла? Так? – последовал новый вопрос Камаева.