Из штрафников в гвардейцы. Искупившие кровью
Шрифт:
Тем временем Седьмая рота окапывалась по склонам оврага. Нелюбин сам расставлял пулеметы. Снова пригодились трофейные минометы. Для них Кондратий Герасимович приказал копать отдельный окоп, внизу, в самом укромном месте. Там, возле ручья, и установили все три «трубы». Жаль только, что мин к ним оказалось маловато. Оба плотика, на которых переправляли ящики, перевернуло. Оставалась надежда, что затонули они на отмели, и их можно еще поднять.
— Вы утопили, вы, ектыть, и вытаскивайте, — сказал Нелюбин минометчикам. — Как хотите, а чтоб мины к утру были на позиции. Хотите
До ночи они заминировали все подходы к оврагу. На тропинках, возле деревни, установили растяжки. Ночью Нелюбин отправил три группы разведчиков — во все три стороны. Минометчики отправились на берег. А сам Кондратий Герасимович приказал радисту связаться со штабом полка и доложил обстановку.
— Почему долго не докладывал? — спросил полковник Колчин, и в голосе его чувствовались и раздражение, и удовлетворение действиями Седьмой роты, и беспокойство о дальнейшей их судьбе.
— Соблюдал радиомолчание. Проявлял военную хитрость, — ответил Нелюбин.
— Ладно, хитрец, держись. Как себя ведет противник?
— Пока тихо. В километре или двух выше по течению почти весь день шел бой. Выясняю, что там и кто там. Вернется разведка, доложу. Думаю, им пока не до нас. Но дольше ночи они нас тут терпеть не будут.
— Держись, держись, Нелюбин. Удержишь плацдарм, звездочка тебе обеспечена.
Несколько дней назад, еще на марше, в ротах зачитали приказ: кто первым ступит на правый берег Днепра, закрепится, удержит плацдарм и обеспечит переправу вторых эшелонов, получит высшие награды, вплоть до звания Героя Советского Союза. Когда рота пошла вперед и появился шанс действительно первыми в дивизии перебраться на тот берег, у Нелюбина нет-нет да и вспыхивал внутри честолюбивый огонек утереть всем нос и прицепить к гимнастерке какой-нибудь солидный орден. Но теперь, оказавшись в овраге, окруженном с трех сторон противником, силы которого пока были неизвестны, а с тыла рекой, ротный об орденах уже не вспоминал. Думал о другом.
Если ночью его усилят хотя бы батальоном, да с орудийной поддержкой. Если помогут штурмовики и тяжелая артиллерия. Если подбросят боеприпасов и эвакуируют раненых. Тогда они, пожалуй, смогут расширить плацдарм и удержать его до прихода дивизии. Но для этого нужно, чтобы сюда прибыли офицеры связи и корректировщики из артиллерийских и авиационных частей. А то ведь лупанут и «горбатые», и «боги войны» по своим, как это не раз случалось.
Первыми вернулись минометчики. Шли, часто перебирая босыми ногами и оскальзываясь на сырой стежке, как дети после рыбалки, в пути застигнутые дождем. Нагруженные ящиками, они радостно дышали в темноте, посмеиваясь над тщедушным подносчиком Степиным.
— Ну, самоварщики, что там у вас?
— Да вон, Степин чуть не утоп.
— Косануть решил. Как налим под камень. Воевать не хочет.
Минометчики отыскали боеприпасы на глубине около трех метров. Ныряли, хватали ящики и волокли их под водой к берегу. Степин ухватил свой ящик и долго не выныривал. Астахов и Тарченко бросились за ним. Но тут с берега ударил пулемет, хлестнула на голос потревоженной воды дежурная очередь,
— Молодцы, — сказал Нелюбин. — Объявляю вам благодарность. Награды выдаю немедля: ступайте к старшине, он вам нальет по сто граммов. Для сугреву и в порядке поощрения.
Минометчики сразу повеселели. Вскоре вернулся Сороковетов.
— Ну что, раскулачили старшину? — поинтересовался Нелюбин.
— Раскулачили. — Сороковетов стоял уже обутый, в шинели, накинутой на голое тело. Его время от времени трясло. — А что, Кондрат, разведка так и не вернулась? — спросил он, слушая ночь.
Старики, оставшиеся со штрафной, называли Нелюбина кто по имени и отчеству, а кто просто по имени. Ему и самому такое отношение бойцов, с кем прошел огонь и воду, было по душе. Службу они знали, и, когда надо, обращались по уставу.
— Нет пока. Жду.
— Стрельба в деревне была. Небось наши напоролись.
— Не дай бог.
— Там по реке трупы плывут. Кто на бревне, кто на плоту… Видать, вверху тоже форсируют.
— Разведка и туда ушла. Вернутся, расскажут.
— А может, если они там закрепились, нам с ними соединиться? А, Кондрат?
— Посмотрим. Но приказа такого не поступало. Полк-то здесь переправляться будет. А там и вся дивизия. Так что пока нельзя нам уходить. Да и позиция тут хоть и паршивая, но все же какая-никакая, а есть.
Разговаривали они шепотом, приткнувшись касками друг к другу. Чуть погодя сон начал одолевать обоих. Но Нелюбин спохватился первым и толкнул минометчика в грудь:
— Сидор! Ты что, ектыть, спишь на посту?
— Я? Нет, не сплю. Согрелся малость, после наградных, — виновато вздохнул Сороковетов. — А замполит же наш где? Отдыхает?
— Где там. В разведку напросился. Туда, к городу пошел, где бой был.
— Боевой у нас замполит. Не то, что Кац.
Нелюбин ничего не ответил. Пустой разговор, и поддерживать его не хотелось. Но минометчик, видать, вспомнил бывшего замполита роты неспроста. Зевнул протяжно и спросил:
— Где ж теперь наш героический еврей?
— В штрафбат направили.
— Так ему и надо. Пусть с винтовкой повоюет. Да в атаку сходит. В первой цепи. Слышь, Кондрат, ребята интересовались: а что, в штрафных батальонах одни офицеры?
— Ну да.
— И что, рядовыми в атаку ходят?
— А ты что, приказ двести двадцать семь не читал?
— Нет, не читал, — не дрогнув ни одним мускулом, ни нервом ответил Сороковетов. — Мне его гражданин прокурор зачитал. Раза три. Пока писарь приговор «тройки» строчил. А в руки ту бумажку так и не дали. Не доверили. А может, сомневались? Думали — неграмотный. Да нет, я расписывался. И что, — снова начал допытываться минометчик, — говорят, даже полковники в бой с винтовками ходят?