Из Сибири сообщают…
Шрифт:
– Есть у Бороды зам. Тот из интеллигентов, но наш, сочувствующий… Он учился когда-то на юрфаке Петербургского университета, был мобилизован на фронт в империалистическую… Там попал под газовую атаку, отравился, со здоровьем у него неважно, последние дни доживает, но работает, потому что поверил в революцию, работает и для себя ничего не требует…
– Это люди надежные, – опять вмешался Кожан, – с остальными надо быть осторожным: сами понимаете, в рядах отдела есть человек Огнивца, причем надежно законспирированный.
– А
– Есть трудность, – доверительно ответил Кожан. Он не почувствовал иронии. – Законспирированный агент прекрасно знает тамошних сотрудников, и нам кажется, что не они осуществляют контроль над Огнивцом и его человеком, а этот человек над ними… Поэтому и было принято решение послать в Каминск неизвестного там человека с почетной обязанностью: разоблачить врага, найти архив и драгкамешки и отправить их в Новониколаевск.
– И все это мне надо проделать одному?
– Ну что вы, конечно, нет, – ответил Кожан с усмешкой, – вас будут подстраховывать и контролировать… Но вам надо помнить, что большое количество людей, участвующих в операции, создает большую вероятность провала… А провал – это смерть. А кто же может желать смерти товарищу по делу… Поэтому самое разумное – ехать в Каминск одному… Легенду вам уже разработали, вы едете туда инспектировать отдел. О вашей миссии будет знать один только Борода.
– Я могу отказаться? – спросил он, не дослушав Кожана.
– Что? – встрепенулся Тарус, который долгое время молчал, не желая перебивать Кожана. – Да ты…
Кожан жестом остановил его.
– Не можете, – произнес он с торжеством человека, державшего в руках мышеловку, в которой металась пойманная мышь.
– Почему? – спросил он, хотя мог бы не спрашивать: не первый день в уголовном розыске работал.
– Вы много об этом знаете.
– Он шутит, – сказал Тарус и слегка побледнел.
– Вот как? – иронически произнес Кожан. – В губугрозыске есть шутники?
– Есть, – ответил Тарус и хихикнул, – но очень мало.
– Пусть он выйдет в коридор, – приказал Кожан Тарусу, даже не взглянув в сторону будущего «инспектирующего».
– Выйди в коридор, – сказал ему начальник отдела, – я тебя потом вызову. – В отличие от вежливого Кожана Аскольд никогда не обращался к подчиненным на «вы».
В коридоре он уселся на «скамью подсудимых», так именовалась длинная деревянная скамейка, когда-то стоявшая в одном из парков Новониколаевска, а теперь попавшая в коридор губугрозыска и установленная перед дверью начальника самого страшного из отделов – отдела по борьбе с бандитизмом.
Ждать пришлось недолго. Красный и злой Аскольд раскрыл дверь и проговорил:
– Заходи.
Кожана в кабинете не было, и он догадался, что тот ушел через конспиративный ход, который использовал Тарус
Длинное ругательство услышал он, когда пересек порог кабинета. Ругательство закончилось вполне цензурным словом «шутник».
– Тебя же проверяют.
– А меня нечего проверять, меня сам Тарус проверял, – бросил он начальнику, – он спичечный коробок сбивал с моей головы.
– Ну, ну, – уже спокойнее произнес Аскольд, польщенный таким сравнением. – Коробок – это не проверка. Я когда-то в пятак попадал, а пятак был наполовину всунут в гребень Изольды, а гребень был в ее волосах… Вот это была проверка на вшивость, вот это было рискованно, а коробок можно сбить с закрытыми глазами с сильного похмелья.
– Так что эти проверки у меня вот где, – сказал он и провел ребром ладони по горлу, – мне их на облавах хватает…
– Смеляк, – покачал головой Тарус, – но не зарывайся. Ты не один… Это я тебя рекомендовал… Это я за тебя поручился, а ты шутить надумал… «Я могу отказаться?» Отказник, мать твою… Да ты должен был сказать: благодарю за оказанное доверие… постараюсь ценой жизни… понял?
– Понял.
– Ну, то-то.
Через три дня его вызвали в ОГПУ.
Это новое название бывшей ЧК было еще непривычным для слуха и не вызывало должного почтения у сотрудников угрозыска.
– О Господи. Помоги. Убежать, – расшифровал его один из подчиненных Таруса, а сам Тарус, не отличавшийся остротой ума, прочитал эту аббревиатуру в обратном порядке:
– Убежишь. Поймают. Голову. Оторвут.
Тарус передал ему пропуск, видимо, выписанный Кожаном, и посоветовал:
– Ты там не выдрыкивайся, больно умным себя не выставляй…
Перед входом в управление ОГПУ он посмотрел в пропуск.
«Обладатель сего, – значилось там, – следует в шестьдесят шестой кабинет».
Шестьдесят шестой был закрыт, и ему ничего не оставалось делать, как усесться на садовую скамейку, что стояла перед дверью этого кабинета. Наличие в ОГПУ такой же скамейки, как и в угро, объяснялось просто. Губернское начальство для того, чтобы эти скамейки не пошли на растопку буржуек, распорядилось забрать их в госучреждения.
«Специально меня выдерживает Кожан, – думал он, сидя на жестких рейках скамейки, – или нет? А может Кожана куда-то вызвало начальство или он уехал на происшествие».
Шел тысяча девятьсот двадцать третий год со дня Рождения Христова, и всякое могло случиться в губернском городе Новониколаевске, волей судьбы стоящем посередине огромного государства – Союза Советских Социалистических Республик.
Кожан появился только после обеда. Он открыл дверь ключом и пригласил гостя в кабинет. Там он уселся за большой стол, взял перо и бумагу:
– Фамилия, имя, отчество? – были его первые слова.
«Етить твою!..» – выругался гость про себя, хотя сам по многу раз в день задавал подобные вопросы.