Из смерти в жизнь… Главная награда
Шрифт:
Подошёл ведомый, Миша. Спрашивает: «Что там?». Говорю: «Да зажали пехоту на какой-то горушке. Надо лететь, но мы явно не потянем, мощности не хватит». (Я сам на такой высоте никогда не садился, хотя вертолёты по мощности двигателей это позволяли.)
Через полчаса меня опять вызывает комдив. Докладываю: «Товарищ генерал, прибыл…». Он: «Ну что, ты решился?». Я опять: «Товарищ генерал, не имею права». Но он мне помог – говорит: «Я позвонил командиру эскадрильи, он дал добро». Это сейчас есть мобильные телефоны. А тогда что: сидишь на площадке в горах и ничего не знаешь толком… Говорю: «Да не мог вам командир эскадрильи дать добро на это дело!..». Он взорвался: «Да я тебя обманываю, что ли? Давай так: если сядешь – тебе пишу представление на Знамя, экипажу – на Красную Звезду».
Тут
Подхожу к вертолёту. А у меня борттехник – лейтенант, правый лётчик – лейтенант. Говорю им: «Парни, так и так. Комдив сказал, что если сядем и выполним задачу, то мне – Знамя, вам – Звезду». А у нас у всех уже было по ордену. (В середине восьмидесятых годов в течение одного года получить второй орден за один Афган было практически невозможно, если только посмертно.) Надо отдать должное комдиву, он был хорошим психологом. Знал, чем нас «купить».
По максимуму облегчили вертолёт. Я пришёл к командиру дивизии и доложил, что мы готовы. Он: «Бери ящик с тушёнкой, ящик с мясными консервами, воду и аккумуляторы». А воду у нас в таких случаях наливали в автомобильные камеры и каким-то образом умудрялись запаивать. Я: «Только сесть я не смогу». Он: «Если не можешь, не садись. На подлёте выбросишь, а они подберут. Хорошо было бы раненых забрать. Но если хоть это сбросишь – уже хорошо!».
Ведомому говорю: «Я буду заходить один, а ты вокруг ходи, «духов» отгоняй». Наши сидели на самой вершине горы, «духи» их со всех сторон обложили. Прилетел, начинаю скорость подгашивать, до шестидесяти километров загасил – вертолёт проваливается… Смотрю: – «духи» поняли, зачем я прилетел. Трассёры в мою сторону пошли слева-справа… Вижу наших: они сидят на «пупке» (вершина горы. – Ред.). Несколько человек бегают туда-сюда, раненые лежат в бинтах, убитые тут же, чем-то накрытые. Я скорость ещё подгасил, борттехник начал выбрасывать ящики. Высота была метров пятнадцать. Вижу: ёмкость с водой падает и рвётся!.. Там же камни острые везде. Один солдат с панамой в эту воду плюх!.. Это, чтобы панамой собрать и хоть несколько капель выдавить себе в рот. Аккумуляторы грохнулись и посыпались с горы куда-то вниз, в ущелье. Короче, задачу я не выполнил. Но «загорелся»… Мне стало понятно, что у наших там действительно тоска полная…
Сел на площадке у командного пункта. Ещё не успел винты остановить, – подходит комдив. Спрашивает: «Ну что?». Докладываю: «Товарищ генерал, ничего не получилось». Объяснил всё как есть. Он махнул рукой и говорит: «Ладно. Не смог – значит не смог. На нет и суда нет». Я: «Товарищ генерал, можно, я ещё раз попробую? И топлива я уже часть выработал, вертолёт стал легче». Он дал команду, чтобы мне ещё раз принесли воду, аккумуляторы. Полетел во второй раз.
Когда подлетел, зависнуть не смог – воздух разряжённый. Плюхнулся с размаху на камни. Борттехник дверь открыл, воду начал подавать. Картина вокруг страшная… Везде лежат убитые, раненые. Вокруг вертолёта толпа сошедших с ума от жажды бойцов… Как сейчас помню их безумные лица с потрескавшимися белыми губами… А тут ещё «духи» по нам долбят, в корпусе первые дырки от пуль появились.
И тут бойцы на камеры с водой кинулись!.. Рвут их руками на части, воду пытаются пить. Командиром у них был старший лейтенант. Он даёт команду: «Построиться! Что за бардак?!». Куда там, никто его не слушает!.. Тут старлей даёт очередь из автомата вверх: «Я кому сказал, строиться!..». И тут же начал строить своих возле вертолёта и отчитывать: «Да что вы делаете? Воду сейчас будем распределять…». Я ему ору: «Старший лейтенант, ты чего?.. Давай, грузи раненых, потом своих отличников воспитывать будешь!..». Загрузили четверых. Бойцы были худые, килограммов по шестьдесят. Поэтому взлететь мы должны были нормально.
Пока борттехник дверь закрывал, а я вертолёт пробовал на «шаге», старший лейтенант своих бойцов всё-таки до конца построил. И сержант начал по очереди воду во фляги разливать…
Я
Заканчивал свою службу в Афганистане я командиром звена, в котором был санитарный вертолёт, так называемая «таблетка». В нём была полностью оборудованная операционная.
Наша пехота выполняла задачу в кишлаке у Центрального Баглана. Там они нарвались на банду, которая вышла из Пандшерского ущелья для отдыха. Говорили, что это была банда «чёрных аистов» (элитный спецназ моджахедов. – Ред.). Тогда эти «аисты» намолотили наших видимо-невидимо. Нам поставили задачу раненых эвакуировать.
Сели мы вместе с ведомым на площадку в горах. Бой ещё идёт, просто отодвинулся в сторону. Солнце уже село, поэтому я ору подполковнику медицинской службы, который с нами был: «Давайте быстрее!». Ночью с площадки в горах очень тяжело взлетать. А тут на броне стали непрерывно привозить людей!.. Раненые, убитые, раненые, убитые… И их всё грузят, грузят, грузят… Убитых на створки в самый хвост вертолёта положили, легкораненых – сидя, тяжёлых – лёжа… Я говорю: «Хватит, вертолёт не потянет». А мне доктор: «А что делать? Раненые точно до утра не дотянут!..». Начали убитых выгружать и оставили только раненых. Всего получилось двадцать восемь человек. Повезло, что двигатели у вертолёта были мощные. С трудом, но удалось взлететь.
Прилетел в Кундуз, зарулил на стоянку. Приехали четыре «санитарки», бойцы, конечно, влезли не все. Ведь у меня их – двадцать восемь, у ведомого – ещё почти столько же. Оставшихся раненых вынесли из вертолёта и положили прямо на бетонном пятачке стоянки. Ночь, помню, была просто удивительная, тихая! Только цикады стрекочут, в небе звёзды сияют!.. А тут вокруг вертолёта куча носилок, люди стонут… Я стою в сторонке, курю. И тут пацан один (у него нога была оторвана) мне говорит: «Товарищ капитан, дайте закурить». Я дал ему закурить и вижу, что он очень довольный!.. Спрашиваю: «Тебе же ногу оторвало! Ты чего такой довольный?». Он: «Товарищ капитан, да Бог с ней, с ногой! Протез сделают. Главное, что для меня всё это закончилось…». Конечно, ему приличную дозу обезболивающих вкололи, поэтому он в этот момент так легко боль и переносил. Но про себя я подумал: «Ёлки-палки! Вот оно, счастье!.. У человека нога оторвана, а он доволен, что для него война уже закончилась. И теперь его уже никто не убьёт, и поедет он домой к маме-папе-невесте».
Так что в жизни всё относительно. И часто в Афганистане в такой вечер выйдешь на улицу, посмотришь на небо это звёздное и подумаешь: «А смогу ли я завтра вот так выйти на улицу, чтобы просто подышать и посмотреть на небо?!»
К декабрю 1994 года, когда началась Первая чеченская кампания, я уже два года командовал вертолётным полком. А уже летом 1995 года мне сообщили, что я иду в Чечню командиром сводного вертолётного полка от всей авиации Дальневосточного военного округа. С собой я должен был взять группу лётчиков и на МИ-8, и на МИ-24. Из своего полка я взял человек семьдесят. Конечно, уровень подготовки у лётчиков в моём полку был разный. Взял я самых лучших: все летчики первого класса, все с афганским опытом. А своими замами и комэсками вообще поставил тех, у которых по два-три «афгана» за плечами. И техсостав у нас был надёжный, непьющий. Именно с такими людьми можно было идти на войну, зная, что не будешь как командир отвлекаться на всякие разборки и воспитание личного состава.