Из смерти в жизнь… Выбор сильных
Шрифт:
К нам просился ещё один монах: «Возьмите с собой!». Он связист, по молодости в десанте служил. Этот монах с отцом Василиском в одной части, в одно и то же время в Афганистане служил. Были только в разных ротах. Но его не отпустили. Говорят: «Они там полезут, куда не надо. Им хочется умирать – пусть умирают. А ты-то куда?».
Летом 2000 года в Ханкале нам выделили пустую палатку. В ней жил только один офицер. Над ним был совершён суд офицерский чести, с него сорвали погоны. Паникёр – ни паникёр… Нехорошие вещи, в общем, делал – стал подбивать других офицеров: «Давайте требовать, чтобы нам деньги большие платили! Что же мы, бесплатно приехали сюда жизнью рисковать, что ли?». И нам этот офицер говорит: «Вы же тоже не забесплатно?». – «Мы об этом не думаем». – «Но у вас тоже выгода есть!». – «Какая? Ну какая такая выгода у нас может быть? Одна
Из Ханкалы мы летали в Калиновскую, в Шали. А потом так удачно сложилось, что шёл борт в Барзой. Это зона Аргунского ущелья. Мы на нём и улетели. Барзой – очень известное место в Чечне. В Барзое стояла та самая 74-я юргинская бригада, в интересах которой я работал в Первую кампанию. Кроме них там были десантники, артиллеристы, у спецназёров был пост.
В одном из чеченских сёл я спрыгнул с бэтээра, чтобы купить минералки у русской женщины. Ко мне подходит офицер: «Как здорово здесь батюшку встретить! Вы откуда?». – «Из Сергиева Посада. А вы?». – «Из спецназа ВДВ». – «Я в Первую кампанию и сам служил в спецназе». – «Не может быть! Мой позывной тогда был «Кабан». А у вас?». – «Чукча-снайпер». Он чуть не подпрыгнул: «Ты же мне в январе 1995-го жизнь спас в Грозном! Меня на площади «Минутка» «духовские» снайпера зажали, а их кто-то уложил со стороны старого университета. Потом я узнал по своим каналам, кто меня выручил. Сказали, что это был «Чукча-снайпер». Вот такая вот состоялась у меня радостная встреча. Дивны дела Твои, Господи!..
В Барзое мы жили в юргинской бригаде. Однажды за один день покрестили сто двадцать человек! Можно даже сказать, что покрестили за один раз. Это же армия. Там нет такого понятия – «пришёл-ушёл». Желающих покреститься привели, построили. Мы с отцом Василиском в четыре руки их и крестили: один читает, другой помазывает, святой водой окропляет. Дело сделали просто величайшее! Такое чувство радостное возникло! И дальше так – каждый день. Приезжаем в одно место – шестьдесят человек крестим. В другое – тридцать, где-то – девяносто человек. И офицеры крестились. Помню, как один подполковник-десантник привёл своих бойцов креститься, шестьдесят два человека. Спрашивает: «А мне тоже можно покреститься?». – «Нужно!». – «Но я же старый, скоро на пенсию». – «Какая разница, сколько лет! Всё равно надо креститься». Подполковник: «Ну, раз так, я тоже в строй встану».
Помню, приехали мы с отцом Василиском в одну часть бойцов крестить. И там один боец мне говорит: «Скажите мне, батюшка, что мы здесь делаем? Это же чужая земля». Я: «А кто тебе такое сказал?». Он: «Ну, есть России, а есть Чечня. Пусть чеченцы отделяются и живут как хотят». Бойцы вокруг головами в знак согласия кивают. Я вижу, что они какие-то деморализованные. Говорю: «Внимание! Сейчас ликбез буду проводить. Вы знаете, что это за земля? В шестидесятых годах прошлого века красный карандаш Никиты Хрущева отделил эту землю от Ставропольского края. Хрущёв отрезал от Ставрополья три равнинных района и прирезал их к Чечено-Ингушской республике. Чеченцы ведь всегда в горах жили, на равнину не спускались». – «Правда, что ли? Это что же, Ставропольский край? Россия, получается?». – «Конечно!». – «Тогда мужики, всё понятно! Будем мочить!». Сразу настроение у людей переменилась.
У меня была газета «Московский комсомолец» тех времён, которую я долго хранил. Потом с переездами где-то потерял. Меня там похвалили. Точнее, обругали. Но если враги тебя ругают, значит, это они тебя хвалят. Однажды рядом с нами оказались корреспонденты из «Московского комсомольца». Нас берут в вертолёт, а их – нет. Они мне говорят: «Отец Николай, скажите, чтобы нас взяли в Калиновскую». – «Э-э, нет, мужики. Вы же такая грязная газетёнка! Как всегда обгадите всех и вся». – «Так нас не берут, поэтому мы так и пишем!». Говорю: «Нет! Вас, комсомольцев, никуда нельзя пускать!».
Потом приносят мне газету. В ней в первых строках написано: «Священник Николай Кравченко – хулиганствующий элемент Русской Православной Церкви». Да разве им объяснишь, что у меня детство хулиганское было. Я ведь в интернате жил. Как же было там не хулиганить? Как иногда говорил отец Василиск: «Ну что, отец Николай, мы с тобой маленько пошалили!». Это да, бывало такое… Зато бойцы нас хорошо принимали.
Как-то майор один на нас наскочил: «Вы тут приехали, а я вам безопасность должен обеспечивать. Вы что думаете, здесь Кутузовский проспект?!. Здесь война,
Майор ушёл. Вернулся через часок. Видать, информацию пробил. Говорит: «Мужики, приношу вам свои извинения. Скажите, что вам нужно?». – «Дай нам по паре гранат на всякий случай. Как последний привет. Больше ничего не надо. И обеспечь фронт работы. Тебе же сказали, что нам надо вот туда и ещё вот туда! Дай бээмпэ или бэтээр, чтобы добраться. Охрана не нужна, только брату моему автомат дайте».
Тогда с нами был мой младший брат. Он в своё время тоже успел лиха хлебнуть, в Абхазии был. Так что ему всё это за радость было! Брату дали автомат, бронежилет, каску нахлобучили. Так он с нами везде и ездил.
Со временем количество тех, которых мы крестили, стало уменьшаться. В армию стали приходить уже крещёные. И постепенно острая необходимо крестить в зоне боевых действий отпала. А я ведь ещё помню те времена, когда крестить вот так было вообще невозможно. И это было совсем недавно!
Один раз я с ребятами, с разведчиками, даже на боевой выход вышел. Прошёлся, чтобы взбодриться, наверное. Почувствовать, что есть ещё порох в пороховницах. Отец Василиск говорит: «Зачем ты это сделал?». – «Батя, ты знаешь, я такое почувствовал удовольствие! Я зарядился!». Жена мне часто говорит: «Ну почему, когда ты возвращаешься из командировки в Чечню, ты такой хороший человек! Такой добрый! Ни на что не обращаешь внимания, ни на что не обижаешься. Почему так бывает именно после Чечни?». Действительно, когда я возвращаюсь из командировки, у меня весь негатив остаётся там. Я там заряжаюсь только позитивными эмоциями. Это многим кажется удивительным: с войны – и с позитивными эмоциями… Так я же и сам с войны! Вся моя активная жизнь практически там и прошла.
Служить на Чукотку я всё-таки поехал. Но потом с Чукотки меня забрал Синодальный военный отдел. Я стал ездить в командировки в Чечню уже от отдела. Посылали меня часто, примерно раз в месяц. Я не отказывался. Уезжал на войну на две, на три недели.
Как-то приехали в бэтэгэ (БТГ. Батально-тактическая группа. – Ред.) Ивановской десантной дивизии. Они стояли рядом с Гендергеном. Мы были там больше двух недель. Как-то с инженерной разведкой поехали на дальние посты. На постах я бойцов покрестил, причастил. Туда мы ехали через горное селение. Возвращаемся через то же самое селение обратно. А «духи» уже дорогу заминировать успели! На выходе из селения две мины в стенку обрыва поставили. Дорога проходила над речкой. Рассчитали так, чтобы нас взрывной волной вниз скинуло. Хорошо, что саперы ещё раз дорогу проверили…
Бывало, что и стреляли по нам. Чудом живыми оставались. Однажды остановились мы в известном в Чечне месте, я брату рассказываю: «Вот здесь наших бойцов расстреливали и сбрасывали вниз». Приехали мы на эмтээлбэ (МТЛБ. Многоцелевой транспортёр лёгкий бронированный. – Ред.). С нами был только один прапорщик. Он с автоматом, и брат с автоматом. Постояли мы на том месте, пофотографировали и уехали. А через полчаса, когда после нас мимо этого места колонна проходила, их обстреляли!
Цена за убитого или взятого в плен священника была очень высокая. Так что для боевиков мы были добычей более ценной, чем колонна. Боевики ведь понимают, что значит священник для поднятия боевого духа. И убить его или взять в плен считается гораздо более крутым, чем сбить вертолёт «Ми-24». До 1917 года в армии у нас священники были. Когда произошла революция и «Бога отменили», церковь была отделена от государства и признана антисоветской организацией. Но даже коммунисты понимали, что без духовных, душевных или хотя бы идеологических скреп не может быть единства в армии. Поэтому появились замполиты. Они должны были сплотить людей вокруг идеи мирового коммунизма. Замполитов в армии давно уже нет. Всё возвращается на круги своя, к исконной тысячелетней практике, к церкви.