Из современной немецкой поэзии

Недавно мне попалась в интернете статья совсем юного поэта Дирка Хакка [1] о немецкой лирике XXI века, под названием «Нации поэтов и мыслителей больше не существует». Автор опирается на данные опроса, проведенного в рамках Дня мировой поэзии, отмечавшегося Юнеско в 2005 году. Оказывается, половина опрошенных немцев уже давно не читает стихов, а среди 20—30-летних — две трети не читали их никогда.

Кто

из нынешних поэтов, спрашивает Хакк, известен и необходим своим современникам, как некогда — великий Гёте? Кто может растрогать их, как трогали Гейне или Айхендорф?

На смену таланту пришла в лучшем случае мастеровитость, а вместо глубоких чувств — невнятная скороговорка или социальная злободневность. Поэты освободили себя от своей главной обязанности — рассказывать о внутреннем мире человека. И особенно, по мнению Хакка, этим грешит так называемая постмодернистская поэзия, утерявшая как содержание, так и традиционную форму.

Заметим, что сам Хакк пишет в подчеркнуто классической манере, не чураясь даже некоторой архаичности и вычурности:

РОЖДЕНИЕ И СМЕРТЬ ДНЯ

Тепло и свет взрывают ночь. А утро — тьму и свет вмещает: как сливки в кофе размешает и выплеснет осадок прочь. Вот солнце красным колесом прошло, скрипя, по небосводу, окрасив винным цветом воду и черным — тень в луче косом. Казалось, тьме настать невмочь, не смыть ей краски дня пурпурной, но ждет уж с траурною урной за дверью — в черном платье ночь.

Так что же, природа и впрямь отдыхает на детях? Придут ли когда-нибудь на смену великим отцам не менее великие внуки?

И как относиться к творчеству «внучатых племянников», заполонивших сейчас все поэтические антологии? И можно ли их всех стричь под одну гребенку? Предлагаемая подборка не решит, конечно, этих вопросов, но даст, может быть, какой-то материал для размышлений и сопоставлений.

Дорогая мама, я тебя ненавидел, я тебя любил до отчаяния. Ну вот, сказал. Хоть это никого не касается. Ты храбро умирала. Правда, храбро. Мне не найти более теплых слов. Ты никого не мучила, не была близким в тягость — в отличие от меня. Теперь мы оба свободны. Обошлось без стонов, без неприятных запахов. Холод в морге — вполне терпимый. Красивое платье. К машине тебя чинно несли в гробу. Уже поздно желать другого прощания. Я так тебя и не понял, я так тебя и не узнал. Где ты была после моего рождения? С другими детьми — с братом и сестрой. Я любил одну женщину. И у тебя был кто-то. Дорогая мама, посмейся надо мной, порадуй меня. До свидания. По-другому и не попрощаться. Я хочу сейчас быть как ты — спокойным и холодным. И знать чуть больше о жизни и о смерти. Стоит ли демонстрировать фальшивые чувства, что вразумительного можно сказать о вечности —  все это болтовня и патетические завывания. Быть бы как ты. Повторить твою жизнь и твою смерть… Не получилось стихотворение. У меня есть отличная коллекция из недоставленных

открыток. Я разложил их по алфавиту — приветы из отпуска с отпечатками жирных пальцев; доносы на неверных мужей, печатными буквами, для конспирации; бытовуха типа: не забудь выключить газ. В общем, все, что связывает людей. Такие разные строчки — вычурно кудрявые или пуританские, в стиле минимализма. А марки со знакомыми лицами в штемпельной краске: и Аденауэр там, и Франко, и грустный греческий король, уж его-то незаслуженно стукнули колотушкой — ведь он давным-давно жил в изгнании. И зверушки с цветочками — всё есть в моей коллекции. Одна открытка мне особенно нравится. Ее бросили в Нью-Йорке, она облетела весь мир, так и не передав своего сообщения. Текст такой, без запятых: ПРОСТИТЬ НЕЛЬЗЯ РАЗВОДИТЬСЯ. Ты даришь мне розы, а куст оставляешь себе. Ты даришь мне упавшие яблоки из своего сада, но… не деревья, не дом, не ребенка. И слова твои легки, как далекий птичий гомон. Я говорю тебе: побудь со мной подольше, а потом исчезни. Вот так и птицы — склевывают созревшие ягоды рябины и уносят их куда-то вдаль. Он сказал однажды: любовь как снег, падает легко и на всех без разбору, но быстро тает. Она ответила: нет, это костер, и его затаптывают, чтобы не случилось пожара. Они помолчали. Рванулись друг к другу и долго лежали рядом. Он таял от нежности, ее сжигала страсть. И оба, конечно же, не верили в вечную любовь до гробовой доски. Ангелы появляются, чтобы исчезнуть. Посыльными — от света к тьме — служат. При свете заметны, а в темноте — похуже. Ангелы отродясь не носили короны. Смущаясь, рюкзаком прикрывают крылья. Танцев не знают, но прилагают усилья. С пением лучше, в раю это ценится. Поют, правда, попросту, без кантат и прелюдий. Так что же, люди — немного ангелы? Или ангелы — немного люди? Теперь нам уже не так больно фотографировать знакомые дома, идущие под снос. Для меня родина — это место, откуда приходит большинство автобусов. Для тебя родина — это пространство, целиком заполненное делами.