Из ворон в страусы и обратно
Шрифт:
– Ну, я еще не решил, – пожал он плечами, – все зависит от вдохновения.
– Чьего?
– Нашего, общего. – Рене смотрел осуждающе, и Нилка почувствовала себя полной тупицей.
– А краски?
– Можешь пользоваться, – проявил редкое благородство вымогатель, – ведь мы заключили сделку.
– Угу, – угрюмо подтвердила Нилка, – заключили.
– Спасибо, – сердечно поблагодарил Рене.
Нилка готова была придушить вымогателя, но в эту минуту дверь распахнулась, впуская на веранду головокружительный
– Ужин готов, – торжественно провозгласила Катерина Мироновна, быстро считывая доступную информацию с лиц внучки и ее гостя, – давайте сворачивайтесь и к столу.
…За ужином Рене на Нилку даже не взглянул, внимал бабе Кате с таким усердием, точно ничего, кроме взаимосвязи гололеда и травматизма, на данный момент жизни его не интересовало.
Баба Катя успевала заговаривать зубы Рене и буравить Нилку пристальным взглядом, а Нилка уговаривала себя не давиться пельменями: за папу, за маму (пусть покоятся с миром), за бабу Катю…
Вкуса еды она не ощущала, ела из любви к окружающим, безо всякого удовольствия. Варвара Петровна даже шепнула бабе Кате, что участок мозга, распознающий вкус пищи, как бы впал в спячку и, пока он не пробудится, Нилка не сможет получать удовольствие от еды.
В связи с этой вкусовой импотенцией пельмени с успехом могло заменить сено – Нилке было все равно, что жевать, а тут еще нечистая совесть взяла за горло.
С одной стороны, пользоваться красками простак лягушатник ей разрешил, поэтому велик был соблазн прокатить его с поцелуями.
С другой стороны, она злилась на себя за то, что французик ее провел, как любит говорить баба Катя, на мякине. Ничем другим, кроме творческого зуда, Нилка объяснить себе этот факт не могла.
Да и как было не соблазниться? Вот оно, богатство художника по батику: наборы красок, кисточек, воск, закрепитель, разные цацки, пецки, прибамбасики в красивых упаковках – все, что душеньке угодно, и вдруг всего этого лишиться? Нашли дуру!
Баба Катя тем временем продолжала выступать в роли светской львицы:
– Ренеша, а президент-то ваш молодец. Вон какую красотку отхватил себе в жены! Тоже из манекенщиц.
Нилка пошла пятнами:
– Почему «тоже»?
– Ну, это я к слову, – ничуть не смутилась Катерина Мироновна, – сейчас у каждого политика и у каждого мало-мальски оперившегося бизнесмена жены модели или бывшие модели.
– Глупости, – пробубнила Нилка, запихивая в рот пельмень, – моделей на всех не хватит.
– Да, он у нас геройский президент, – с гордостью изрек Ренеша, – и не только в любви. Как настоящий мужчина, он не боится смелых решений.
– Да уж, – промямлила Нилка, – куда смелее: на голову ниже жены.
Политическая тема на
– Ренеша, куда ты поедешь на ночь глядя, – медовым голосом произнесла она, – оставайся, я тебе постелю в зале на диване.
Пельмень застрял у Нилки где-то на середине пищевода, она схватила стакан с соком и так резко поднесла ко рту, что было слышно, как звякнули зубы о стекло.
Катерине Мироновне этого показалось мало. С самым невинным видом она обратилась за поддержкой к внучке:
– Правда же, Нилушка?
Утопив пельмень, Нилка едва не подавилась соком.
– Еще не поздно, – прохрипела она.
– Катерина Мироновна, пожалуй, я приму ваше приглашение. – Рене был воплощенным кротким агнцем.
– Вот и отлично, – обрадовалась баба Катя, – тогда, может, попробуем моей наливочки из черной смородины? По капле.
– Наливочки?
Промокнув салфеткой слезу, выступившую от кашля, Нилка просипела:
– Это такой мартини.
– О, конечно, – оживился коварный француз. Судя по всему, настроение у него было отличным.
– Я не буду, – замотала головой Нилка. Ей хотелось провалиться сквозь пол. Ход мыслей бабули был слишком очевиден: на старости лет совсем потеряла стыд со своей идеей-фикс пристроить внучку в надежные руки.
Вспомнив, как Ренеша мастерски выторговал поцелуи в обмен на краску, Нилка покосилась, скользнула взглядом по его интеллигентным, ухоженным рукам.
Совершенно не факт, что руки у Ренеши надежные! Шаловливые ручонки у Ренеши – это точно. И вообще скользкий тип, как бабуля не видит? Шулер. Наперсточник.
– Как, даже чай не будешь? – показательно огорчилась баба Катя.
– Нет, – наградив бабулю выразительным взглядом, Нилка и поднялась, – спасибо.
– На здоровье, Нилушка, – проворковала Катерина Мироновна и вернулась к беседе: – Да, Ренеша, все хочу спросить: кто твои родители?
К сожалению, Нилка в этот момент с размаху хлопнула дверью и ответ пропустила.
Стремясь компенсировать упущение, затаилась под дверью и услышала разговор, который вызвал в душе бурю:
Рене: Как она?
Баба Катя: Все так же. Варвара Петровна боится рецидива – повтора, значит.
Рене: Пусть запишет лекарства – я все привезу.
Баба Катя: Ей не столько лекарства нужны, сколько общение, коллектив. А еще лучше – любовь.
В комнате наступила такая глубокая тишина, что Нилка затаила дыхание, боясь себя выдать. В висках стучала кровь, мешая подслушивать.
Когда Рене заговорил, голос его показался чужим:
– Думаете, она сможет влюбиться?
– В ее-то возрасте? Еще как! – ничтоже сумняшеся расписалась за внучку баба Катя, и Нилка даже представила ее снисходительный взгляд.