Из жизни английских привидений
Шрифт:
В жанровых пародиях вновь представлена целая россыпь бытующих в викторианском обществе стереотипов. Оскар Уайльд (1854–1900) знакомит нас с призраком сэра Симона де Кентервиля, который в тюдоровскую эпоху убил свою жену. А вот и его описание, совмещающее черты привидений Плиния Младшего и М.Г. Льюиса: «Глаза его горели, как раскаленные угли, длинные седые волосы патлами ниспадали на плечи, грязное платье старинного покроя было все в лохмотьях, с рук его и ног, закованных в кандалы, свисали тяжелые ржавые цепи» [41] . Но еще любопытнее судьба убийцы. Шурины заморили сэра Симона голодом, и триста лет спустя предприимчивые американцы обнаруживают его скелет, прикованный к железному кольцу в потайной каморке в замке. Таким образом, семейный «скелет» материализуется. Когда хозяева английских замков и усадеб начнут делать на призраках деньги, скелеты будут обретаться
41
Уайльд О. Кентервильское привидение (1887) / Пер. Ю.И. Кагарлицкого.
К концу XIX в. окончательно сформировался образ преступного рыцаря или аристократа, отражающий захлестнувшую тогдашнюю Англию моду на эгалитаризм. Джером К. Джером (1859–1927) в рассказе «Пирушка с привидениями» (1891) перечисляет готовящихся к призрачному параду «злодеек-графинь, зарезанных ими баронов, а также пэров с генеалогией от Вильгельма Завоевателя, успевших придушить кого-нибудь из родичей и кончивших буйным помешательством».
Писателю удается отразить практически все мнения современников о призраках. В параде участвуют совестливые духи, озабоченные тайной завещания или нерасшифрованного письма; щепетильные духи, возмущенные тем, что их тела похоронили на мусорной свалке или в деревенском пруду; слишком молчаливые духи, посещающие случайных гостей (выпад против Бульвер-Литтона); духи богатеев, стремящиеся облагодетельствовать своих бедных родственников (выпад против Диккенса); и наконец, наша старая знакомая — «серая монашка», целующаяся с «коричневым монахом».
Джером высмеивает попытки викторианских обывателей составить родословную призраков ценой осквернения памяти предков, которые в их понимании резали и пытали всех направо и налево: «Вы можете стать духом, либо собственноручно прикончив кого-нибудь, либо став жертвой кровавого преступления, — как вам больше нравится. Призрак-убийца как будто более популярен, но, с другой стороны, вы сумеете с большим эффектом пугать людей, если вы призрак убитого, ибо тогда вы можете показывать свои раны и издавать жалобные стоны». Правда, замурованных останков у Джерома нет, зато есть потайной ход, которым «нередко пользовались в проклятые старые времена» [42] .
42
Пер. М. Колпакчи.
Шутливый настрой писателя не должен нас обманывать. Однажды Джером признался в существовании серьезных рассказов о привидениях, так и не подготовленных им к печати, и высказал сожаление о том, что «призраки покидают нас, разогнанные научным обществом психологов» [43] . Интересно, что автор «Пирушки» обходит вниманием призрачных чудовищ и злых духов. А ведь он не мог о них не знать — макабрические начинания Ле Фаню уже были поддержаны Стивенсоном и Конан Дойлом. Очевидно, это направление не пользовалось благосклонностью читающей публики. Ее вкусам скорее отвечал роман «Дракула» (1897) Брэма Стокера (1847–1912), отдающий дань уважения классическому мелодраматизму.
43
О великой ценности того, что мы намеревались сделать / Пер. Н. Дынник.
Вампир был знаком английскому читателю по новелле Джона Полидори «Вампир» (1819), бульварному роману «Вампир Варни» (1847) и повести Ле Фаню «Кармилла» (1872), но он ассоциировался в первую очередь с Европой (Штирия, Венгрия, Транс-ильвания, Франция). Редчайшим случаям его появления в Англии находились курьезные объяснения. Например, Э. и X. Херон [44] объясняют его самозарождение в свете спиритуалистических фантазий своего времени: «В мертвых человеческих организмах содержатся все семена добра и зла. К росту эти психические семена или зародыши побуждает мысль, а если мысль существует долго и постоянно поощряется, то она, в конце концов, может набраться загадочной жизненной силы, которая будет неуклонно нарастать, вбирая в себя подходящие элементы из того, что ее окружает. Этот зародыш длительное время оставался всего лишь беспомощным разумом, который дожидался случая обрести материальную форму и с ее помощью осуществить свои желания» [45] . Материальным посредником вампирического разума выступает египетская мумия. Вампир воспользовался мумией словно трупом, а вот если бы авторы помнили о гневе Ка, могло бы получиться нечто вроде сногсшибательной схватки «вампиры против зомби».
44
Псевдоним
45
Херон Э. и X. История поместья Бэлброу (1898) / Пер. А. Бродоцкой.
Осеннее утро (1864). Картина Джона Гримшоу. Изображена типичная английская усадьба с привидениями
Противоречивые отклики читателей получила знаменитая повесть Генри Джеймса (1843–1916) «Поворот винта» (1898). Многие восприняли встречи с призраками, о которых повествует гувернантка, как показатель ее нездорового психического настроя, возможно, имеющего фрейдистскую подоплеку. Несмотря на бесспорные художественные достоинства повести, она и вправду способна напугать только того, кто незнаком с настоящими литературными привидениями. Но реальные основания у описанных там трагических событий, похоже, были: замысел повести созрел у писателя после того, как он услышал рассказ Эдварда Бенсона (1829–1896), архиепископа Кентерберийского, отца будущих авторов произведений о призраках. Прочие мистические повести Джеймса скучны и затянуты. Их герои, как и прежде, блюдут светские манеры в общении с миром духов.
Вклад в британскую мистику Стивенсона и Конан Дойла обычно преуменьшают из-за авантюрно-приключенческой атмосферы большинства их произведений. Между тем Роберт А. Стивенсон (1850-1894), опираясь на шотландские народные предания, одним из первых указал на связь призрачных феноменов с колдовством. Уродливый призрак ведьмы из рассказа «Окаянная Дженет» (1887) характеризуется как «дряхлое, мертвое, оскверненное тело, надолго разлученное с могилой и обитаемое дьяволом» [46] . Жители прихода Болвири наблюдают и черного человека — того самого, что напал на испанца из рассказа Торквемады.
46
Пер. Н.Л. Дарузес.
Полуденным ужасом веет от легенды о колдуне Лисе Лэпрайке, чье тело пребывает в трансе у себя дома, в то время как его призрачный двойник — «большой, жирный и бледный увалень» — визжит, скачет, мечется, подпрыгивает и кружится на залитом солнцем зеленом откосе скалы недалеко от Бервика. Один из рыбаков стреляет в чудище из ружья, заряженного серебряной монетой, и оно исчезает, издав жалобный крик, а монету находят в сердце внезапно очнувшегося и тут же рухнувшего замертво колдуна. Рассказчик задается вопросом: «Я часто думаю, зачем же колдуны и колдуньи продают дьяволу самое дорогое, что у них есть, — свои души, если все они либо сморщенные, оборванные старушонки, либо немощные, дряхлые старики? А потом я вспоминаю, как Лис Лэпрайк один-одинехонек плясал немало часов кряду оттого, что темная радость била в его сердце ключом» [47] . Изрядно помрачнели предания шотландцев со времен Бернса!
47
Стивенсон РЛ. Катриона (1893) / Пер. О.В. Рот-штейн.
Призраки всегда интересовали Артура Конан Дойла (1859–1930), хотя его взгляды на них претерпели кардинальные изменения. В рассказе «Подлинная история о привидениях Горсторпской усадьбы» (1877) юный писатель устами Тома Халтона делит всех людей на «тех, кто открыто заявляет, что не верит в привидения, хотя до смерти их боится, и тех, кто допускает возможность их существования и не остановился бы ни перед чем, лишь бы их увидеть». Таким образом, и через сто лет после замечания доктора Джонсона страх служит доказательством существования призраков. Что же касается стремления увидеть привидение, оно быстро улетучивается у тех, кто с ним встречается, подобно героям рассказа.
В остальном позиция Халтона весьма противоречива. Например, он утверждает, что не настолько глуп, чтобы верить в «души грешников, которые под бременем страшных проклятий в извечно лязгающих цепях совершают свои ретирады по подвалам, чердакам и черным лестницам», и делает вывод: «Когда человек умирает, над ним более не властны заботы и невзгоды этого мира… остается одно только эфирное тело». Однако тут же упоминаются «чувства возвышенные», питающие «лишенный телесной оболочки бесплотный дух», и «темные страсти», висящие «на несчастной душе тяжким бременем, цепляясь за прах» [48] .
48
Пер. О. Новицкой.