Из жизни Ксюши Белкиной
Шрифт:
— Не надо, девочка… — дотянулся рукой до ее лица Иван Ильич. – Не надо… Я же тебе верю, что ты, глупенькая! Что смогу, все для тебя сделаю! Сколько мне отпустит жизнь времени – до минутки тебе отдам! Может, и сам спасусь – на том свете потом зачтется… Ничего, Ксюха! Будет и у тебя праздник, уж об этом я позабочусь… Приоденем тебя, кремами да притирками вашими женскими отполируем, кудрей тебе навьем – еще красивше всех будешь! И с Олькой твоей чего–нибудь придумаем! Может, учиться куда определим, или в самом деле замуж выдадим!
— Не надо… Что вы, Иван Ильич…
— Ничего, Ксюха, поднимай голову выше! Мне бы теперь только подняться, а то уж совсем было помирать собрался. Сейчас и сам вижу – рано еще! И с жильем вас с Олькой определить надо, не век же вам с матерью в коммуналке жить! Надо поговорить с Лизкой на эту тему, я думаю, она мне не откажет…
— Ой, что вы! Не надо, Иван Ильич! – сквозь слезы испуганно взглянула на него Ксюша.
— Что ты заладила одно – не надо да не надо! Уж я теперь лучше знаю, что надо… Твоя любовь и не того стоит, девочка! Она самого дорогого стоит, уж поверь мне! И спасибо тебе за нее огромное…
— Да мне–то за что? Это вам спасибо, что не прогнали!
— Слушай, а ведь мы, похоже, совсем с тобой, Ксения, заболтались! За окном–то ночь уже! Оставайся–ка здесь ночевать, куда я тебя отпущу в такую темень?
— Так здесь же спать негде…
— Со мной ложись! Я подвинусь малость, тебе места хватит! Ты ж худенькая такая, в чем только душа держится, непонятно!
— А можно? Правда? – радостно прошептала Ксюша.
— Ложись! Завтра утречком встанешь – домой ко мне сбегаешь. Сотовый телефон мой принесешь, и денег побольше… Ключи у соседей из квартиры напротив возьмешь – я им записку напишу… А сейчас почитай–ка мне на ночь – где твой Пушкин–то? Что у нас дальше по программе?
— «Моцарт и Сальери»…
— Ну, давай, чеши про Моцарта и Сальери!
Ксюша осторожно пристроилась на самый краешек кровати, открыла потрепанный томик и, чувствуя себя самой счастливой женщиной на земле, начала читать:
— «Сальери : Все говорят: нет правды на земле. Но правды нет и выше. Для меня так это ясно, как простая гамма…»
— А вот это ты, мужик, правильно сказал…Про правду–то… — тихо пробормотал Иван Ильич. – Тут я с тобой на все сто процентов согласен…
Проснувшись утром от звука упавшей на пол книжки, Ксюша вздрогнула и испуганно подняла от подушки голову. Обнаружив рядом Ивана Ильича, улыбнулась радостно – впервые в жизни она проснулась такой счастливой! И позволила себе еще полежать пять коротких минуток, и поворошить в памяти, смакуя каждое слово, их вчерашний разговор… «Он же сказал – надо за мобильником съездить! — вдруг вспомнилась его просьба. – Дочери хотел позвонить, Лизе… А я сейчас быстренько и сгоняю, пока он спит! Туда — сюда – полтора часа всего и займет!»
Она осторожно
До дома Ивана Ильича удалось добраться и правда довольно быстро, а вот звонить в дверь его квартиры пришлось очень долго. « Не могла же мама в такую рань уйти! — с отчаянием думала Ксюша, в очередной раз вдавливая внутрь кнопку звонка. – И записку соседям я не взяла, у которых ключ…»
Неожиданно дверь резко открылась, отчего Ксюша испуганно отпрянула в сторону, заставив Зинаиду Алексеевну рассердиться:
— Чего ты шарахаешься так? Сама трезвонит в такую рань, а потом еще и шарахается…
— Ты почему не открываешь, мам? Я звоню, звоню…
— Да откуда я знаю, что это ты звонишь? Я вообще и к двери–то не подхожу…
— Почему?
— А на каких правах я тут теперь нахожусь, как ты думаешь? Всего лишь на птичьих! А вдруг родственники какие нагрянут, или знакомые… Что я им скажу? Что он в больнице от третьего инфаркта загибается? Так они у меня тут же и спросят – чего ты, голубушка, здесь в таком случае делаешь… Проходи быстрее, не стой дверях!
— Да я ненадолго, мам… Иван Ильич просил сотовый телефон забрать, и деньги, тысячу долларов…
— Интересно… — протянула мать, запахиваясь поглубже в красивый махровый халат. — А ты что, у него в больнице была, что ли?
— Ну да…
— Зачем? Кто тебя просил?
— Да никто не просил. Я сама.
— Что значит – сама? И зачем тебе? И вообще — кому это он звонить вдруг собрался? И деньги еще, главное… Ксюх, а как он там? Сильной плохой?
— Да нет, мам. Что ты! Ему уже гораздо лучше!
— Не знаю, не знаю… — с сомнением протянула вдруг мать. – Мне врачиха со «скорой» сказала – и не жилец он вовсе… Слушай, я вот ту все думаю: а если я отсюда возьму себе чего–нибудь, а? Обидно же – столько трудов на поиски было положено – и все зря… А так – хоть шерсти клок, как говорится… У него там в шкафу шуба норковая висит – от жены осталась, наверное. Я померила – как на меня сшита!
— Я не знаю, мам… Нельзя, наверное. Нехорошо… — испуганно пролепетала Ксюша.
— Да ну тебя! И сама знаю, что нехорошо, а что делать? Он же меня и познакомить толком ни с кем не успел, и кто я такая, получается? Кто обо мне потом вспомнит?
— Мам, о чем ты говоришь…
— Да знаю я, о чем… Представляешь, тут дочка его звонила – голос надменный такой, подозрительный даже. Я ей сказала, что он на рыбалку уехал…
— Зачем?
— Да сама не знаю! Испугалась чего–то! А ты сейчас ему сотовый притащишь – он ей сам позвонит! Кто тебя вообще просил туда ходить? И деньги еще, главное, принеси ему! Зачем в больнице деньги–то? Целую тысячу долларов…Ничего себе…
— Я не знаю, мам. Меня попросили – я принесу. Давай мне все быстрее, да пойду я!