Из жизни Мэри, в девичестве Поппинс (сборник)
Шрифт:
– Погоди… Это что же получается? Ты хочешь сказать, что люди, по общему признанию несчастные – брошенные жены, например, – на самом деле и есть самые счастливые? Глупости какие!
– Да не такие уж и глупости, Кать! У них просто шанс появляется переосмыслить-перевернуть свою жизнь, вытащить из себя что-то глубоко там запрятанное, выйти на совершенно новую дорогу, раньше неизведанную. Это ж здорово вообще!
– Хм… А ты-то откуда знаешь? Ты же молодой парень, а не разведенная тетка.
– Знаю. Я маму помню, когда отец вот так же нас бросил. Ты знаешь, как она поначалу
– Это ты про Анастасию Васильевну рассказываешь? – округлила на него глаза Катя.
– Ну да… А что, не похоже?
– Не-ет….
– Да в том-то и дело! А я ведь и правда тогда из дома сбежал. Скитался где попало, чуть не пропал совсем. А потом она меня через милицию разыскала. Представляешь, я ее и не узнал! Будто перевернуло ее всю, перетряхнуло разом. Такая вдруг в ней внутренняя работа началась. Помню, каждый день за что-то у меня прощения просила, за все детские обиды и унижения. И все тихо так приговаривала: «Гришенька, неужели это я была? Стыдно-то как… Ты прости меня, сынок». А потом и у отца прощения попросила. Видно, было за что просить. Так мы по-другому жить и начали. А сейчас смотрю на нее – счастливее человека на свете нет!
– Да… У вас дома счастьем пахнет.
– Так что твоя сеструха определенно в чем-то права. Потому что с ходу прощает, ее не надо обстоятельствами мучить да перетряхивать, как пыльный мешок.
– Так все равно же жалко… – опять загорячилась Катя. – Чем плохо, если у нее в жизни все хорошо будет?
– А хорошо – это как? Ты хочешь, чтобы к ней муж вернулся?
– Да вот теперь и сама не знаю, нужен ли ей этот придурок? Что ж за жизнь у нее такая будет – на его комплексы любоваться? Вот ей бы другого какого мужа найти, а? Хотя с тремя детьми кто ее возьмет…
– И здесь ты не права, Катерина! Вот я, например, когда полюблю, мне все равно будет, сколько у моей женщины детей. Хоть трое, хоть пятеро. Дети – это ж так здорово! Вот смотри – лежит кроха в колясочке, а потом из нее красавица-умница Антонина вырастет, а потом она станет уважаемой Антониной Анатольевной. А почему ее так назвали, не знаешь? Необычное какое-то имя, из тридцатых годов.
– А так маму нашу звали. А Веньку в честь отца Ленка назвала. А Сеньку – в честь его друга детдомовского. Жили когда-то в детдоме в далеком сибирском городке Венька, Сенька и Тонечка…
– Хм… Ты прямо как сказку рассказываешь!
– А это и есть сказка! Мне Мамасоня много в детстве таких сказок нарассказывала! А ей когда-то – мама с папой.
Катя замолчала вдруг, словно осеклась на полуслове, резко отвернула голову, сглотнула судорожно горлом.
– Эй, ты чего? – дернул ее за толстую рыжую косу Гриша. – Ты чего, рыжик?
– Да так… Пройдет сейчас…
– Кать, а ты от природы такая рыжая?
– Да. А что, некрасиво?
– Наоборот! Сейчас все девчонки специально в такой цвет красятся, а у тебя свое. И коса у тебя такая…
– Какая? – обернулась к нему с улыбкой
– Толстая-претолстая. Как в сказке про королевишну. Ты всегда так волосы заплетаешь?
– Ага. У нас в классе все девчонки с волосами уже бог знает чего наделали, а мне неохота!
– Почему?
– Так они ж дурью маются, на своих родителей сердятся, протест свой выражают. А мне протестовать не перед кем, вот и хожу себе с рыжей косой. И Мамасоне нравится, и Ленке.
– Я смотрю, ты и глаза тоже не красишь. И губы.
– Ага. Это у нас семейное, наверное, – засмеялась Катя. – Не любим мы себя приукрашивать. Какие есть, такие есть! Умылись – и пошли в мир. Принимайте нас такими, и все тут!
В коляске закряхтела, проснувшись, Тонечка, вылупила удивленно-бездонные, будто промытые голубым светом глазки. Щечки ее покрылись нежным и румяным младенческим загаром, кудрявые русые волосы задорно топорщились из-под панамки в разные стороны. Не ребенок – ангел чистый!
– Ты проснулся, котенок мой? – засуетилась вокруг нее Катя. – Ну, вставай, вставай. Давай, потопай немножко по дорожке. Пойдем свои маленькие делишки сделаем вон за тем кустиком, пока никто не видит. Сейчас домой пойдем, обедать будем. И дядю Гришу тоже накормим. Пойдешь с нами, дядя Гриша?
– А то! С такими красивыми девчонками – да хоть на край света! – расплылся в улыбке Гриша и, помахав близнецам рукой, весело крикнул: – Эй, мужики, пошли быстрей, нас тут дамы на обед пригласили.
– Это твоя сестра, да? – показал Гриша на большую фотографию, просунутую между стеклами старой «стенки».
– Да. Это Леночка. А вот это Мамасоня.
– Симпатичные… Только разные совсем.
– Ага.
– А в твоей сеструхе что-то и правда есть такое… Как бы это выразиться… Трогательно-умное, вот! Интересная, должно быть, девчонка. С изюмом.
– Надо говорить – с изюминкой.
– Нет. Вот именно – с изюмом! Тут одной изюминкой и не отделаешься. Слушай, Катерина, мне вдруг одна мысль в голову пришла… А давай ее с нашим соседом познакомим!
– С каким еще соседом? Как это? Ты что, Гриш? Странный ты какой! То ремонт, то сосед…
– Да классный же мужик! Он совсем один живет. Год назад к нам в дом переехал. Высокий, красивый, бородатый! Только почему-то угрюмый всегда. И дома редко бывает.
– А он кто?
– Не знаю. Надо у матери спросить. А лицо у него, знаешь, такое… В общем, твоей сестре точно понравится!
– Не знаю, не знаю… – задумчиво произнесла Катя, улыбаясь. – Я ведь ее за абы кого еще и не отдам! Ты мне его покажи как-нибудь, ладно?
– Ага. Только говорю – он редко дома бывает. Наездами в основном. Ну ладно, не хочешь соседа, давай тогда ей ремонт сделаем! Смотри, какие стены ободранные! Да и вообще… Неуютно как-то у вас, невесело. Давай сюрпризом, а? Квартира же однокомнатная, тут работы – на один день! С утра пришли – мебель на лестничную клетку вынесли. Потом все сделали – мебель обратно внесли. А? Идет? И вообще – комната достаточно большая, можно много чего напридумывать. У тебя рулетка есть? Ну, металлический метр такой. Принеси-ка…