Из жизни собак и минотавров
Шрифт:
Мы стояли посреди собачьего торжища и размышляли, как поступить. А вокруг нас галдела, заливалась трелями, мяукала, лаяла старая Птичка. Стоявшая неподалеку от нас старушка зазывала покупателей: «Такса! Отличная такса с родословной! Купите таксу!» Мы увидели «таксу» – дрожащее существо на длинных тонких ножках – и рассмеялись. И сразу же оборвали свой смех, потому что ощутили: нас кто-то зовет.
Мы одновременно обернулись на этот зов. Собственно говоря, это был вовсе не звук, просто где-то в толпе в десятке метров от нас будто вспыхивал, гас и снова светился крохотный маячок. И звал нас к себе.
Пошли на маячок и вскоре увидели его: крохотный взъерошенный щенок неопределенно-темного цвета сидел
– Кто это? – спросил я у дамы.
– Вельш. Последний остался. Берите, – ответила дама и, уверенная, что мы уже никуда не денемся, что мы на крючке, назвала цену, по тем временам немалую. Как сейчас помню – восемьдесят целковых.
– Нам надо подумать, – дипломатично соврал я и, потянув за руку дочь, неожиданно почувствовал ее сопротивление.
Дочь не отводила глаз от щена и никуда не собиралась уходить. Когда же мне удалось отвести ее в сторонку, она твердо сказала:
– Это он. Мы его берем.
– Но…
– Никаких «но». Я без него никуда не уйду, – отрезала дочь и тут же дала щенку имя: – За Трофима я сама заплачу, деньги у меня есть.
Я попытался объяснить ей, что дело вовсе не в деньгах, что так собаку, с которой тебе жить долгие годы, не выбирают, а тут нет никакой гарантии, что это вельшик, а не черт знает кто – ты же видела, какую тут таксу впаривали, – что над нами будет смеяться вся собачья Москва, что, в конце концов, мы за ризеном сюда приехали, а не за этим… Я хотел сказать «уродцем», но осекся: и сам вдруг почувствовал, что невзрачный песик мне нужнее всех на свете породистых собак и, в сущности, глубоко наплевать, какого он роду-племени…
Вот так получилось, что мы, отправившись на Птичку за могучим ризеншнауцером, привезли домой что-то неопределенное и крайне мелкое – на своей первой фотографии Трофим сидит на холодильнике рядом с крупной луковицей, взятой для масштаба. Размеры двух объектов почти одинаковы.
И вот что самое удивительное в этой спонтанной покупке на Птичке: когда Троша подрос, он действительно оказался натуральнейшим вельшем – этакой уменьшенной до размеров фокса копией эрделя. Разве что крохотное белое пятнышко на груди могло бы уменьшить его шансы на достойную выставочную оценку, будь у него родословная, а у нас желание таскаться по выставкам. Ни того ни другого не было. А раз так – не придется мыкаться на площадке, чтобы получать дипломы об образовании, которые дают надежду на плановые вязки. Потому что, повторю, не было у нас никакой родословной и еще потому, что Трофим с юношеских лет проявил способность находить подруг самостоятельно. Причем делал это несравненно активнее и успешнее, нежели Джоша, который, если помните, тоже был в этом деле не промах. Словом, мы с Трошей вполне бы обошлись домашним образованием, когда бы не заявление дочери: собака должна и будет ходить на площадку.
Инструктор долго не соглашался зачислять Трошу в группу. Были у него свои резоны: трудно представить такую мелочь в одном строю с овчарками, боксерами, кавказцами и прочими полномерными псами, да и сожрать нашего они могли за милую душу. Но дочка настояла, а Трофим подтвердил свое право на обучение на первом же занятии – демонстрацией клыков и коротким рыком отшил молодого ВЕО, который покусился на его кобелиное достоинство, а потом продемонстрировал безукоризненное «стоять-сидеть-лежать» – результат дошкольного обучения. Глаза инструктора полезли на лоб от удивления. Через пару занятий, когда наши одноклассники еще боязливо обходили препятствия и шарахались от бревна, Троша без колебаний по нему пробежал и, глазом не моргнув, махнул, причем с изрядным запасом, через штакетник. Надо было видеть, как он преодолевал другое учебное препятствие – стенку в хороший человеческий рост.
Неудивительно, что вскоре после начала курса ОКД инструктор поставил Трошу в голову собачьей колонны. И до самого окончания он оставался ведущим, во всех упражнениях показывая пример остальным кобелям и сукам. А на выпускном экзамене вышел конфуз.
На глазах восхищенной публики Троша безукоризненно выполнил все стандартные команды, без сучка и задоринки преодолел полосу препятствий, не шелохнулся, когда инструктор пальнул у него над ухом. Осталось пройти последнее испытание, да какое там испытание – небольшой искус. Инструктор протянул ему на ладони неаппетитный ссохшийся кусочек сыра, на который наш пес дома бы и не посмотрел. Троша без особого интереса его обнюхал, поглядел на дочку, поглядел на меня, как бы извиняясь, после чего деликатно взял искушение зубами и, не обращая внимания на наши отчаянные «фу!», проглотил.
Домой мы шли понурив головы: вместо заслуженного «отлично» Троша получил «уд». Очевидно, понимая трагичность случившегося, он виновато поглядывал на нас. Я пытался успокоить дочку, но она не могла смириться с провалом, и через несколько дней они отправились на пересдачу. Троша вновь безукоризненно прошел все испытания, но, кажется – сам я на действе не присутствовал, – опять что-то намудрил с подачкой. Ну не мог он равнодушно пройти мимо кусочка сыра! На этот раз ему поставили «хор». И по сей день у меня на кухне висят в рамках два Трошиных диплома – удовлетворительный и хороший…
А вот на курс защитно-караульной службы Трофима, несмотря на настойчивость дочери, так и не зачислили. Инструктор был непоколебим и неподкупен: ну какой он, к черту, сторожевой пес, с его-то размерами! И послал нас куда подальше, то есть в школу норных собак, к которым Трошина порода, собственно, и относилась. Будучи противниками охоты, мы, в свою очередь, отказались. Отсутствие норного образования не помешало Трофиму успешно отлавливать мышей всю его долгую жизнь. Он был чистейшей воды практиком.
Вернемся, однако, к тому, ради чего затеяны эти записки, – к моим устным рассказам внуку перед сном. За несколько месяцев я исчерпал все бесхитростные факты Трошиной биографии, да и Паша подрос, теперь ему уже требовались более острые сюжеты. И я стал их сочинять, неизменно, впрочем, отталкиваясь от реальных событий.
Возьмем, к примеру, упомянутую историю с попугаем Аркашей. Ну ревновал его Троша к нам, ну попытался однажды открыть его клетку. Ну и что? История на пять – десять минут, не больше. А наш попугай был настолько интересным персонажем, что, бесспорно, заслужил участие в самом серьезном приключении.
В соседнем доме умерла пожилая женщина, и мою жену попросили на время приютить осиротевшего волнистого попугайчика. «На время» вылилось в несколько лет – до конца его птичьей жизни.
Поселившись у нас на кухне, зелененький с желтым Аркаша поначалу лишь что-то невразумительно напевал и начирикивал, а мы сетовали на то, что устроители его судьбы нас беспардонно надули и он никакой не говорящий. Прошла неделя-другая, и как-то вечером, когда все мы сидели на кухне, Аркаша потоптался на своей жердочке, устраиваясь поудобней, и этак задумчиво сказал: