Из жизни Вадима Осипова
Шрифт:
— Все не так! Вообще, здорово — прожили вместе, девять лет, я уже четыре года адвокат, Й ты так и не поняла, чем я занимаюсь! — обозлился Вадим.
— Ну что делать, если у тебя жена дура, а времени научить ее уму-разуму ты найти никогда не можешь! — обиделась Лена.
— Не заводись! Этого и правда никто не понимает. Для всех адвокат — враг правосудия и приспешник преступников. Смотри. С древнейших времен, исключая период инквизиции, считалось, что видимое не есть сущностное…
— А можно попроще, для тупых? — все еще зло вставила
— Перестань злиться! Мы оба сегодня вымотались, держи себя в руках.
Лена собралась было что-то ответить, но Вадим резко вытянул руку вперед, ладонью к Лене, и, хотя знак был достаточно красноречив (именно так рисовали руку на плакатах «Стой! Впереди опасная зона!» или «Не влезай! Убьет!»), на всякий случай добавил:
— Стоп! Остановись!
Лена рассмеялась.
Вадим обожал это ее качество — способность вдруг перейти от плохого настроения к хорошему, моментально сняв напряжение, не допустить ссору и порой просто поставить его в тупик — нельзя же злиться на женщину, которая радостно и ласково смотрит на тебя и смеется.
— Итак, продолжаю повествование на адаптированном для детского, прости, женского уровня языке. Давно подмечено, что не всегда то, что кажется очевидным, и есть правда. Кроме того, может быть, это и правда, но ее понимание может оказаться превратным.
— Например? Только без хохм! — на всякий случай предупредила Лена.
— Хорошо! Например. Есть фотография — лежит труп…
— Точно лежит? Не стоит? — Лена прыснула.
— Ну как с тобой разговаривать? Сама же просила без хохм, — обиделся Вадим.
— Ты — без, а я — с! Или тебе не нравится, когда у жены хорошее настроение? Больше не буду, продолжай.
Вадим улыбнулся. «Все-таки она прелесть!» — в очередной раз заверил сам себя и продолжил:
— Так вот, труп лежит. Над ним стоит наклонившись некто, его рука сжимает нож, торчащий из груди убитого. О чем говорит фотография? О том, что мы видим удачно сфотографированный момент убийства и доказательство того, что человек на фото убийца и есть?! Отнюдь! Может, это прохожий, который пытается вынуть нож, спасти человека! Задача адвоката — все подвергать сомнению, все, что против его подзащитного. Предлагать суду любые, пусть самые фантастические, но реальные объяснения событий в пользу его клиента…
— Реалистичные, — уточнила Лена.
— Что?! — не понял Вадим.
— Нереальные объяснения, а реалистичные, — учительским тоном поправила Лена.
— Слушай, ты не у себя в институте. Суть понятна?
— Суть понятна. Более того, понятно, что в этой ситуации — он точно не убийца!
— Почему?! — искренне заинтересовался Вадим.
— А потому что если он ударил ножом в сердце, то вряд ли он продолжал за нож держаться, пока труп падал.
— Ну ты и Шерлок Холмс! — искренне поразился Вадим.
Зазвонил телефон. Оба с удивлением посмотрели на часы — время без пяти час ночи, — друг
Вадим схватил трубку. Ночные звонки при наличии немолодых родителей пугали и Лену и Вадима.
— Слушаю! — Голос Вадима звучал напряженно.
— Вадик! Привет. Не разбудил? Это Слава Хандроев!
— Уф~ф, привет! Нет, не разбудил. Что-то случилось? — Видя напряженный взгляд Лены, Вадик, прикрыв трубку рукой, прошептал: — Славка Хан.
Лена успокоенно кивнула.
— Слушай, есть шанс вместе посидеть в интересном деле.
— Уголовном?
— Разумеется!
— Вообще-то я с уголовными потихоньку завязываю, к тому же ты — специалист, а я так…
— Не скромничай! Специалист ты у нас хороший, а главное, мне твои актерские способности нужны. И вообще, есть шанс порезвиться.
— Я спать пойду, — прошептала Лена. — Это, видно, надолго.
Вадим кивнул.
— Так об чем песня? — Вадим поерзал на стуле, пытаясь устроиться поудобнее.
Первый вопрос, который Лена задала утром, был:
— Во сколько ты лег?
Вадим ответил, что около трех. Обсуждали со Славкой новое дело. Лена воспользовалась предлогом и продолжила вчерашний вечерний разговор:
— Ну, вот. Опять уголовное дело! Пойми, мне страшно становится от того, что твои мозги, твои способности — все это направлено на одно: вытащить преступника из-за решетки! Когда Машка вырастет и спросит, чем папа занимается, ты что ответишь — преступников спасаю?
— Давай еще раз объясню, — вполне мирно начал Вадим, продолжая варить в турке кофе. — Вот ты говоришь: «преступник». Это ты решила, что он преступник? Тогда зачем вообще нужен суд? Кстати, американский суд Линча — сами решили, сами повесили, тебе, наверное, не понравится. А в чем, собственно, разница?
— Не передергивай, ты не в суде!
— Я не передергиваю. Я рассуждаю. По-твоему, получается, что если человека арестовали, если следователь его в чем-то обвинил, то он уже виноват? А вдруг следователь ошибся?
— Вадь, я не об этом. Ноты-то сам видишь, что защищаешь преступника?! Это же не абстрактный некто, обвиняемый в чем-то! Ты читаешь дело и сам понимаешь, что защищаешь негодяя!
— Первое, не каждый преступник негодяй! — Вадим начал злиться. Развернулся к жене, забыв о кофе. — Второе — я не вижу! Я не судья. Я иначе читаю дело — я не пытаюсь найти, где правда, а я пытаюсь поставить под сомнение любое доказательство его вины. Это и есть моя функция! Да пойми ты, черт побери, что каждый может ошибаться — и следователь, и я. Поэтому и есть суд. Так вот, чтобы минимизировать возможность ошибки суда, человечество и придумало такую систему — один обвиняет, другой защищает! И оба встают на уши, чтобы доказать свою правоту. А судья решает, кто из нас прав! Это как в боксе — я ему по морде, он мне по печени. А кто-то за канатами считает очки…