Изабелла Баварская. Приключения Лидерика. Пипин Короткий. Карл Великий. Пьер де Жиак

Дюма-отец Александр

— Нет, я сыта.

Де Жиак нахмурился и взглянул на стакан Катрин.

— Однако вы, по крайней мере, не откажетесь ответить на мой тост, как я ответил на ваш, — продолжал он, поднося жене стакан с ядом.

— Каков же ваш тост? — спросила Катрин, подняв стакан.

— За герцога Бургундского! — ответил де Жиак.

Ничего не подозревая, Катрин с улыбкой склонила голову, поднесла напиток к губам и выпила его почти до дна. Де Жиак следил за нею каким-то дьявольским взглядом. Коща она отняла стакан от губ, он расхохотался. Его странный смех привел Катрин в трепет; она удивленно взглянула на мужа.

— Да-да, — сказал де Жиак, как бы отвечая на ее немой вопрос. — Вы так торопились, что

я не успел даже закончить свой тост.

— Что же вы намеревались сказать? — продолжала Катрин с чувством смутного страха. — Вы не договорили или я не расслышала? За герцога Бургундского?

— Верно, сударыня. Но я хочу прибавить: и да будет Господь милосерднее к душе его, чем были люди к его телу.

— Что вы говорите?! — вскричала Катрин, внезапно побледнев, и так и осталась стоять с приоткрытым ртом и невидящим взглядом. — Что вы говорите?! — повторила она более настойчиво. При этом стакан выскользнул из ее онемевших пальцев и разбился вдребезги.

— Я говорю, — отвечал ей де Жиак, — что два часа назад герцог Бургундский был убит на мосту в Монтеро.

Катрин испустила страшный крик и упала в кресло.

— О, это неправда, это неправда… — твердила она в отчаянии.

— Сущая правда, — холодно молвил де Жиак.

— Кто вам об этом сказал?..

— Я сам видел.

— Вы?..

— Я видел умирающего герцога у своих ног, слышите? Я видел, как он извивался в агонии, видел, как кровь его сочилась из пяти ран, как он умирал без утешающих слов священника. У меня на глазах он испустил последний вздох, и я нагнулся к нему, чтобы этот вздох услышать.

— О, и вы его не защитили!.. Вы не заслонили его своим телом!.. Вы не спасли его!..

— Вашего любовника, сударыня, не так ли? — прервал ее де Жиак страшным голосом, глядя ей прямо в лицо.

Катрин вскрикнула и, не в силах выдержать свирепого взгляда мужа, закрыла лицо руками.

— Однако неужели вы ни о чем не догадываетесь? — продолжал де Жиак. — Это что, глупость или бесстыдство, сударыня? Значит, вы не догадываетесь, что ваше письмо к нему, которое вы запечатали той самой печатью, что носите вот на этом пальце, — он оторвал ее руку от лица, — письмо, в котором вы, нарушив супружескую верность, назначили ему свидание, попало в мои руки? Что я следил за герцогом, что в ту ночь, — де Жиак бросил взгляд на свою правую руку, — ночь блаженства для вас и адских мучений для меня, я продал свою душу дьяволу? Вы не догадываетесь, что, когда он вошел в замок Крей, я был уже там и, коща, обнявшись, вы проходили по темной галерее, я вас видел, я находился рядом, почти касался вас? О, вы, стало быть, ни о чем не догадываетесь? Значит, надо вам все рассказать?..

В ужасе Катрин упала на колени, умоляя:

— Пощадите!.. Пощадите!..

— Вы притворно скрывали свой стыд, а я — мщение, — продолжал де Жиак, скрестив на груди руки. — А теперь скажите: кто из нас более преуспел в притворстве — вы или я?.. О, этот герцог, этот высокомерный вассал, этот самодержавный принц, в своих обширных владениях на трех языках именовавшийся герцогом Бургундским, графом Фландрским и Артуа, паладином Малинским и Саленским, одного слова которого было довольно, чтобы в шести его провинциях собрать пятьдесят тысяч воинов, он, этот принц, этот герцог, этот паладин, мнил себя достаточно сильным и могущественным, чтобы нанести мне оскорбление, — мне, Пьеру де Жилку, простому рыцарю! И он нанес его, безумец!.. Ну что ж! Я молчал, я не строчил указов, не сзывал моих воинов, моих вассалов, щитоносцев и пажей, нет. я вынашивал месть глубоко в груди и позволил ей грызть мое сердце… А потом, когда пробил час, я схватил врага моею за руку, как беспомощного ребенка, я привел его к Танги Дюшателю и сказал: “Рази, Танги!”’ И теперь, — де Жиак

зловеще расхохотался, — теперь этот человек, державший под своей пятою столько провинций, что ими можно было бы покрыть половину Французского королевства, теперь он, окровавленный, лежит в грязи, и для него не найдется, быть может, и шести футов земли, чтобы почить в вечном покое!..

Катрин молила о пощаде, ползая у ног де Жиака по осколкам разбитого стакана, которые впивались ей в руки и колени.

— Вы слышите, сударыня, — продолжал де Жиак, — несмотря на его имя, его могущество, несмотря на его воинов, я ему отомстил. Судите же, в силах ли я отомстить его сообщнице, которую могу изничтожить одним прикосновением, которую могу задушить своими руками…

— Боже, что вы хотите сделать? — вскричала Катрин.

Де Жиак схватил ее за руку.

— Встаньте, сударыня, — приказал он и поставил ее перед собою на ноги.

Катрин взглянула на себя, ее белое платье было в пятнах крови; при виде этого взор ее потупился, голос осекся, она протянула вперед руки и потеряла сознание.

Де Жиак поднял ее, взвалил себе на плечо, спустился по лестнице, прошел через сад и, положив свою ношу Ральфу на круп, сам уселся в седло, а ее привязал к себе шарфом и перевязью меча. Несмотря на двойную тяжесть, Ральф пустился галопом, едва почувствовав шпоры своего господина.

Де Жиак направился полями: перед ним, на горизонте, простирались широкие равнины Шампани, и снег, падавший пушистыми хлопьями, устилал землю огромным покрывалом, придавая окружавшему ландшафту суровый и дикий вид сибирских степей. Вдали не вырисовывалось ни единого холмика: равнина, сплошная равнина; лишь кое-где, словно призраки, закутанные в белый саван, раскачивались на ветру побелевшие тополя: ничто не нарушало безмолвия этих унылых пустынь; лошадь скакала по белому ковру широко и бесшумно, сам всадник сдерживал дыхание, ибо казалось, что среди этого всеобщего молчания все должно умолкнуть и замереть.

Немного погодя хлопья снега, падавшие на лицо Катрин, бег лошади, болью отзывавшийся в ее слабом теле, пронизывающий ночной холод вернули ее в чувство. Опомнившись, она подумала, что находится во власти одного из тех кошмарных сновидений, коща человеку чудится, будто его несет по воздуху крылатый дракон. Но вскоре жгучая боль в груди вернула Катрин к действительности — страшной, кровавой и неумолимой. Все, что недавно произошло, всплыло в ее памяти, она вспомнила угрозы мужа, и положение, в котором она находилась, повергло ее в трепет, ибо свои угрозы он мог привести в исполнение.

Внезапный приступ резкой боли, еще более жгучей и острой, заставил Катрин вскрикнуть: крик ее не вызвал даже эха и затерялся среди заснеженных просторов; только испуганная лошадь шарахнулась и еще быстрее побежала вперед.

— О, сударь, мне очень дурно… — прошептала Катрин.

Де Жиак не отвечал.

— Дайте мне сойти с лошади, — умоляла она” — позвольте глотнуть немного снега, во рту у меня все пылает, грудь в огне…

Де Жиак упорно молчал.

— О, я молю вас, ради Бога, помилосердствуйте, сжальтесь… Меня словно жгут раскаленным железом… Воды, воды…

Катрин извивалась в кожаных путах, пыталась соскользнуть на землю, но шарф удерживал ее. Она напоминала Ленору, скачущую с призраком; всадник был молчалив, как Вильгельм, а Ральф бежал подобно фантастической лошади Бюргера.

Потеряв надежду” Катрин обратила мольбу свою к Богу.

— Смилуйся надо мною, Господи, пощади меня, — шептала она, — такие мучения испытывает только человек, отравленный адом…

При этих словах де Жиак разразился смехом. Этот странный, дьявольский смех повторило эхо: оно ответило ему громовым хохотом, огласившим безжизненную равнину. Лошадь заржала, ее грива вздыбилась от страха.